Прощаясь с Гёте, Якоби обещает посетить его во Франкфурте. 12 декабря 1774 года – Гёте сидел у себя в кабинете за опущенными шторами и рисовал – к нему вошел гость. Увидев в полумраке приближающуюся к нему высокую, статную фигуру, Гёте подумал, что это Фриц Якоби, и уже готов был принять его в объятья. Но это был Кнебель.
С этого момента начинается история отношений Гёте с Веймаром. Карл Людвиг фон Кнебель, прусский офицер и любитель литературы и изящных искусств, совсем недавно получил должность военного осведомителя при дворе принца Веймарского. Вместе с графом Иоганном Евстахием фон Гёрцем, воспитателем наследного принца, он сопровождал семнадцатилетнего престолонаследника Карла Августа и его младшего брата в путешествии по Европе. В Майнце были запланированы переговоры на тему помолвки Карла Августа с гессенской принцессой Луизой, после чего путешественники собирались отправиться в Париж.
Поначалу одержимый страстью к литературе Кнебель хотел познакомиться с Гёте только из личного любопытства, однако уже через несколько минут ему стало ясно, что он должен представить этого человека и будущему герцогу. В письме к Бертуху он называет Гёте «одним из самых необычных явлений»[503] в своей жизни. В тот же день в гостинице «Красный дом» Гёте впервые встретился с Карлом Августом. Разговор шел о «Вертере» и о «Патриотических фантазиях» Юстуса Мёзера, которые Гёте сам недавно прочитал. Идея опирающегося на местные традиции разумного управления небольшими герцогствами, которая нашла отражение в «Патриотических фантазиях» и была, вероятно, с большим воодушевлением изложена Гёте, безусловно, польстила будущему правителю одного из таких карликовых государств. Гёрц в этой компании был единственным, кому не понравился превозносимый всеми гений: «Этот Гёте совершенно заурядный человек. <…> В этом не может быть никаких сомнений; мне с Гёте будет тесно в одной комнате»[504].
Приглашение поступить на службу в Веймар застало Гёте в разгар очередной запутанной любовной истории с семнадцатилетней Элизабет, или Лили, Шёнеман, дочерью очень богатого франкфуртского банкира. Семье Шёнеман принадлежал один из самых крупных банков во Франкфурте. После смерти мужа дела в представительном здании банковского дома на площади Корнмаркт вела энергичная мадам Шёнеман. Семья имела обширные родственные связи и вела светскую жизнь, однако принадлежала к реформированной общине, где предпочитали держаться своих. Здесь жили богато и широко, но чужих старались не подпускать слишком близко. Впоследствии это сыграло свою роль в истории любви Гёте и Лили.
В январе 1775 года Гёте на вечернем приеме влюбился в молодую девушку, сыгравшую для гостей несколько пьес на рояле. Вскоре начались карнавальные гулянья с праздниками, маскарадами и танцами, и по счастливой случайности они встретились снова, протанцевав всю ночь напролет. Душевные переживания Гёте в те дни хорошо нам известны, ибо в качестве собеседника он избрал себе еще одну женщину, которую в письмах посвящал во все подробности своей внутренней жизни. Речь идет о графине Августе цу Штольберг, сестре братьев Штольберг, с которыми Гёте летом 1775 года отправился в свое первое швейцарское путешествие. Двадцатидвухлетняя графиня Штольберг, входившая в круг почитателей Клопштока, была настолько очарована «Вертером», что в начале 1775 года послала его автору анонимное письмо, и это письмо, в свою очередь, привело Гёте в такой восторг, что он даже немного влюбился в отправительницу, личность которой сначала оставалась для него тайной. Он посылает ей свой силуэт. К тому времени он узнает имя своей новой корреспондентки, и между ними завязывается оживленная переписка. Вскоре он уже называет ее Густхен, осыпает любезностями, а в одном из писем умоляет ее «спасти меня от себя самого»[505].
В своем первом письме на ее вопрос, счастлив ли он, Гёте отвечает: «Да, моя дорогая, я счастлив, а когда нет, то, по крайней мере, испытываю глубокое чувство радости или страдания»[506]. Конец января 1775 года – роман с Лили только начинается. В этом первом письме он пока ничего о нем не пишет, но уже в следующем рисует портрет «масленичного Гёте», который спешит с одного бала на другой, скрывая за маской свое лицо, галантен с дамами и особенно с «одной хорошенькой блондинкой» – это Лили, за ней он «ухаживает», и «останавливается у карточного стола, пронзенный взглядом прекрасных глаз», – это снова Лили, а может, и какая-то другая девушка. Этот «масленичный Гёте» кажется себе совершенно «невыносимым», когда он смотрит на себя глазами Густхен. Ей он рекомендует другого Гёте, того, «что живет, погрузившись в себя, стремится вперед, работает, пытаясь на свой лад выразить невинные чувства юности в коротких стихотворениях, крепкие пряности жизни – в драмах, создавая образы друзей, ландшафтов и любимых домашних вещей…»[507]. Гёте использует Густхен, чтобы через нее взглянуть на Лили, т. е. чтобы из одной любовной истории поглядеть на другую. При этом он намеренно создает впечатление, будто подлинный Гёте – тот, который с Густхен, а возлюбленный Лили – это ненастоящий, «масленичный Гёте». По мере нарастания страсти к Лили более страстным становится и тон писем к Густхен: «О, дорогая, как мы найдем слова, чтобы выразить то, что чувствуем!»[508]
Переписка с Густхен продлилась дольше, чем отношения с Лили. Прекратилась она лишь тогда, когда Гёте поселился в Веймаре. Почти сорок лет спустя, в 1822 году, Густхен, к тому времени уже овдовевшая графиня Берншторф, снова напишет Гёте, чтобы напомнить ему о спасении души. В ответном письме Гёте попрощается со своей юношеской любовью. За всю жизнь они так ни разу и не встретились.
Несмотря на то что Гёте разрывается между Густхен и Лили, ища душевной поддержки у одной в своих эротических переживаниях по поводу другой, он за несколько недель пишет пьесу «Стелла», в центре которой – любовь одного мужчины к двум женщинам. Финал этой пьесы – брак втроем, – разумеется, вызвал возмущение общественности. Густхен была заранее подготовлена к этому заявлением о том, что автор даже не спрашивает себя, «что думают люди о его трудах»[509].
Семье Шёнеман пьеса вряд ли пришлась по вкусу. Гёте не может решить, как ему быть с Лили. Должен ли он связать свою судьбу с франкфуртской денежной аристократией? Семья Лили (мать, братья, родственники) ждет от него серьезного отношения к профессиональной карьере, будь то в адвокатской конторе или в их же банке. Ему такие перспективы внушают страх: «Кататься на гондоле по этому пруду, время от времени с огромной радостью отправляясь охотиться на лягушек и пауков»[510]. Теперь, когда он стоит перед необходимостью решать, пойдет ли он по этому пути, к нему приходит понимание того, о чем он позднее напишет матери как о несовпадении двух темпов: «Это несоответствие тесного, еле ползущего буржуазного круга и широты и скорости моего характера свело бы меня с ума»[511]. К этому мы еще вернемся.
В это время, когда Гёте никак не может решиться на роскошную свадьбу с дочерью банкира, он, словно желая противопоставить утонченности знатных особ свой грубый юмор, пишет комедию под названием «Свадьба Гансвурста, или Ход мирских дел». Сюжет ее таков: домашний воспитатель, выступающий в роли адвоката общественных приличий, выводит в свет своего воспитанника Гансвурста – в полной уверенности, что сумел привить ему хорошие манеры. Гансвурста хотят женить, и действие пьесы вращается вокруг подготовки к свадьбе и самого праздника.
Однако чтение списка приглашенных утомляет Гансвурста. Он теряет терпение:
Как видим, автор «Вертера» владеет и другой стилистик ой. Гансвурст – бесстыжий малый, он говорит и действует напрямую, без оглядки на цивилизацию. Воспитатель Брустфлек, хотя и хвалится своими успехами, вынужден признать:
Гёте не стал публиковать эту неоконченную комедию, и Лили он ее, скорее всего, не давал читать. И все же «масленичному Гёте» она доставила немало удовольствия.
Лили была юной, чувствительной особой, очень хорошенькой, кокетливой, наделенной природным обаянием и умом. Неудивительно, что многие мужчины добивались ее расположения. Удачная партия, с какой стороны ни посмотри. Когда они с Гёте – а ведь он тоже обладал умом и красотой и пользовался успехом у женщин – появлялись на балу или вечернем приеме, это было событием, о котором потом еще долго говорили. И говорили много – так много, что давление на влюбленных постоянно возрастало. Мы не знаем подробностей их отношений. Если судить по письмам Гёте к Густхен, их чувства то угасают, то вспыхивают вновь. Через некоторое время в доме Шёнеманов уже начинают с неодобрением смотреть на пару Гёте и Лили, поскольку Гёте по-прежнему колеблется. Влюбленные встречаются тайно неподалеку от Франкфурта в Оффенбахе, в поместье дяди Лили. Там же живет друг Гёте, композитор Андре, и молодые люди проводят вместе несколько безоблачных и иногда даже беззаботных летних дней. В одном из написанных там стихотворений Гёте воссоздает сцену того, как Лили кормит зверей в парке и водит на шелковом шнурочке медведя, добровольно подчинившегося ей. Он влюблен в нее – отныне он «ручной, // Конечно, только в известном смысле»[514].
Но рано или поздно нужно было принимать решение – должна ли эта история завершиться бракосочетанием? В стихотворении, посвященном дяде Лили, Гёте пишет о будущей свадьбе:
Гёте боится связывать себя на всю жизнь, но в то же время он не хочет терять Лили. Лили для него – это волнующая, но и загоняющая его в угол реальность, тогда как Густхен – по-прежнему фантом, существующий лишь в письмах. Разумеется, фантазия присутствовала и в отношениях с Лили. Есть основания полагать, что влюбленные готовили побег: рассветные сумерки, карета – прочь отсюда, куда угодно, кто знает, быть может, даже в Америку. В «Поэзии и правде» Гёте дает понять, что такие мысли их посещали, а Лили, в замужестве фон Тюркгейм, в старости в беседе с одной своей знакомой назвала Гёте «творцом ее нравственного Я», ибо он не воспользовался ее готовностью «пожертвовать ради него долгом и добродетелью»[516].
По удачному совпадению в это самое время братья Густхен Фридрих Леопольд и Кристиан цу Штольберги решили отправиться в Швейцарию и пригласили Гёте присоединиться к ним. Оба молодых графа, сами не чуждые поэзии, были близки к Клопштоку и входили в поэтический кружок «Гёттингенская роща», где сила чувств ценилась превыше всего. Из двух братьев Фриц цу Штольберг отличался красотой и уверенностью в себе. Где бы он ни находился, он всегда оказывался в центре внимания, и к нему в равной степени тянулись как женщины, так и мужчины. Гёте согласился составить им компанию в надежде на передышку в своих эротических коллизиях, а кроме того, во время этого путешествия он мог бы посетить свою сестру на юге Бадена в Эммендингене. С тех пор как от нее стали приходить неутешительные вести, родители уже давно уговаривали его навестить ее, тем более что недавно у нее родилась первая дочка. Гёте чувствовал себя обязанным поддержать сестру, хотя у него и не было желания вдаваться в подробности ее семейных не урядиц.
В середине мая 1775 года путешественники тронулись в путь. В Страсбурге Гёте посетил Зальцмана и встретился с Ленцем, который был несказанно рад этой встрече. Ленц к тому времени поддерживал отношения не только с Фридерике Брион, но и с Корнелией. Двигаясь по следам Гёте, он и сейчас решил поехать вместе с ним в Эммендинген. Это были чудесные дни. Сестра Гёте ожила. Они вместе подолгу гуляли и разговаривали до поздней ночи, что было весьма необычно для Корнелии, которая до приезда Гёте не хотела даже вставать с постели. Гёте наслаждался всеобщим оживлением, но в то же время замечал, как тяжело приходится его сестре, и когда он уезжал из Эммендингена, на душе у него было неспокойно. Кроме того, его расстроило, что Корнелия пренебрежительно отозвалась о Лили. Он чувствовал, что она ревнует – старая история между братом и сестрой, он и сам ведь ревновал к Шлоссеру. В «Поэзии и правде» он надеется на прозорливого читателя, который, несмотря на умышленную недосказанность, поймет «всю серьезность чувств»[517], обуревавших его во время этого визита.
Путешествие по Швейцарии началось с Цюриха, где Гёте некоторое время гостил у Лафатера, познакомился с его друзьями и с Барбарой Шультхесс, своей «самой дорогой читательницей». Дальше путь лежал к Фирвальдштетскому озеру и в края Вильгельма Телля, а потом уже в Альпы, к Сен-Готарду. Находясь на вершине перевала, он, как и во время последующих своих путешествий, едва не поддался искушению пойти дальше в Италию. Однако было решено вернуться назад. На обратном пути он снова на несколько дней остановился у Лафатера и посетил своих новых друзей и знакомых. На Цюрихском озере произошел конфликт с добропорядочными жителями, которые были настолько возмущены молодыми людьми, купающимися нагишом, что стали бросать в них камни. Более доброжелательный прием оказала Гёте образованная публика – здесь все жаждали лично познакомиться с автором «Вертера». Некоторые были разочарованы – Гёте показался им слишком сдержанным и неразговорчивым. Другие нашли его высокомерным, тщеславным и влюбленным в собственные парадоксы. «Я бесконечно восхищаюсь гениальностью этого человека, несмотря на то что мне ужасно не нравится, как он ею пользуется»[518], – писал секретарь Базельского городского совета Исаак Изелин.
Прошло два месяца, и пора было отправляться домой. Обратный путь тоже лежал через Страсбург. Здесь Гёте снова провел некоторое время с Ленцем. «Насладился божественными днями в обществе Гёте»[519], – записал тот в дневнике. Они ходили в гости к старым общим знакомым и обедали в ресторанах. Вместе они еще раз поднялись на башню собора и посетили любимые места в окрестностях Страсбурга. В Зезенгейм Гёте, однако, заезжать не стал. От возможности еще раз навестить сестру в Эммендингене он также отказался.