Было видно, что Великий Князь не просто в гневе. Он был взбешён услышанным, тем, что его просто выкинули за борт и отстранили от самых важных в государстве событий. И кто? Царствующий племянник, который до сего дня испытывал перед Владимиром Александровичем чувство исключительной робости, граничащей с боязнью.

– Ваше Императорское Высочество! Я лишь точно выполняю повеление Государя, не более того, – отозвался министр двора. – Относительно Вашего Императорского Высочества я никаких повелений не получал.

– Это чёрт знает что!!! Царь смертельно ранен… Вы забыли, граф, что я Манифестом четырнадцатого марта был назначен регентом? ¹⁸

Лицо Владимира Александровича побагровело. Он рванул ворот сюртука так яростно, что крест ордена Святого Георгия едва не сорвался с шейной ленты, и обратился к вдовствующей Императрице:

– Ваше Императорское Величество! Государь болен, он явно не в себе! За нашей спиной происходит что-то странное. Ники зачем-то вызвал к себе Муравьёва¹⁹ и Ренненкампфа… Какие указы он готовит? Куда ушла Аликс? Что-то явно затевается, а мы ничего не знаем. Гирш дал Ники морфий, и его сознание сейчас под воздействием…

– Прекратите истерику! – взвилась Императрица. – Сейчас нужно молить Бога, чтобы Ники выжил, а не устраивать скандалы.

– Но послушайте, Минни! – голос Владимира Александровича стал более мягким. – Разве не Вы после смерти моего брата говорили всем нам, что Ники не способен править Россией! Разве не Вы говорили, что он слаб и умом, и духом…

Остальные присутствующие не вмешивались в столь бурный диалог. Николай Николаевич, Павел Александрович и Константин Константинович отошли в дальний угол и тихо переговаривались между собой, гадая, зачем именно их хочет видеть царствующий племянник.

Красавец Сандро вполголоса рассказывал Ксении, Ольге и Михаилу о том, как сразу после вступления на престол Ники отвёл его в свою комнату, плакал на плече и признавался, что не готов быть царём, никогда не хотел быть им, ничего не понимает в делах правления и даже не имеет понятия, как разговаривать с министрами…

Мария Фёдоровна не успела ничего сказать, так как в зале появились генералы Манзей и фон Валь.²⁰ Они подошли к вдовствующей Императрице и взяли под козырёк.

– Ваше Императорское Величество, в городе еврейские погромы! – взволнованным голосом сообщил фон Валь. – Началось на Невском проспекте, а потом перекинулось на другие части. Толпа кричит, что евреи убили царя. Полиция ничего не может сделать. Громят еврейские магазины, аптеки… Увы, и не только еврейские…

– Доложите Его Высочеству, – кивнула Императрица на Владимира Александровича, но фон Валь не успел ничего сказать.

– Константин Николаевич, – обратился Великий Князь к генералу Манзею, – оставь на охране Зимнего дворца преображенцев и семёновцев. Князь Оболенский²¹ с измайловцами и егерями пусть выдвигаются на Невский проспект, и обязательно возьмут под охрану Аничков дворец. Шипова²² с кавалергардами и Конной гвардией вызвать к Зимнему в качестве резерва. Передай Ребиндеру,²³ чтобы он подчинил себе 2-ю Гвардейскую и 37-ю пехотную дивизии, лейб-казаков и атаманцев, и организовал патрулирование по всему городу.

– Слушаюсь, Ваше Высочество! – лихо откозырял Манзей. Этот 74-летний старик был ещё полон сил, как в далёкие корнетские годы. – Позвольте узнать, следует ли вызвать в Петербург полки из Царского

Села, Петергофа и Гатчины?

– Незачем это делать, я думаю, что с беспорядками можно справиться наличными силами. И вот ещё что, генерал… Город, разумеется, нужно взять под охрану, но не нужно забывать, что народ мстит жидам за своего царя. Всё понятно?

– Так точно, Ваше Императорское Высочество! – Манзей развернулся и быстрым шагом удалился.

Дверь гостиной распахнулась, появились Вельяминов и Круглевский. Воцарилась тишина.

Мария Фёдоровна промолвила только одно слово:

– Что?