Подняв плед, которым был укрыт царь, врачи долго осматривали сине-багровую культю, о чём-то тихо переговариваясь между собой по-латыни. Александра Фёдоровна прислушивалась, пытаясь понять, какие прогнозы высказывают медики, но так ничего и не разобрала.

После осмотра и перевязки Вельяминов ничего не стал говорить, молча вышел из гостиной. На вопрос Императора, что установил осмотр и на что стоит надеяться, взволнованный Гирш стал отвечать длинно и путано, используя непонятные медицинские термины.

Дверь гостиной распахнулась. Зашёл Великий Князь Николай Николаевич, следом за ним шёл генерал Манзей. Великий Князь стал спрашивать Императора, как тот себя чувствует, но Николаю Александровичу было важное иное.

– Дядя! Ты уже сказал Константину Николаевичу о предстоящих переменах? – спросил он.

– Нет, Государь! Я не счёл возможным говорить что-то от имени монарха.

– Константин Николаевич! – обратился царь к Манзею. – Я принял решение сделать командиром Гвардейского корпуса Великого Князя Николая Николаевича. Приказываю Вам сдать корпус сегодня же. Немедленно.

– Слушаюсь, Ваше Императорское Величество! – негромко ответил Манзей, вытянувшись «во фрунт». Крепко сбитый старик с густыми усами и седой бородой не подал виду, что взволнован услышанным. Только в глазах можно было прочитать немой вопрос, что же теперь будет с ним, после его 55-летней безупречной службы.

– Константин Николаевич, – тихо произнёс царь, – Вам придётся ехать в Варшаву и вступить в должность помощника Шувалова.²⁹

В глазах старика засветилась радость.

– Благодарю, Государь, за оказанное мне доверие! Когда прикажете убыть?

– Сегодня, Константин Николаевич, сегодня… Вы сами понимаете, какая нынче ситуация. На Вас я возлагаю задачу удержать в Царстве Польском железный порядок в это смутное время. Доложите Главнокомандующему о моём повелении, Высочайший приказ будет уже сегодня. И подберите в Варшаву дельного начальника штаба, ибо Пузыревский едет в Петербург. Я Вас не задерживаю, Константин Нико-

лаевич…

Голос Императора ослабел. Александра Фёдоровна стала вытирать его лицо и лоб от выступившего пота.

В гостиную тихо вошёл граф Воронцов-Дашков. Отёки под глазами и красные глаза свидетельствовали, что прошедшую ночь граф бодрствовал.

Когда Манзей вышел, Император обратился к Николаю Николаевичу:

– Дядя! Ты командир Гвардейского корпуса и я хочу, чтобы уже сегодня Гвардия присягнула Императрице Александре Фёдоровне. Действуй своей властью, без уведомления дяди Владимира, я ему сам всё скажу, когда будет необходимо. Илларион Иванович! Завтра сразу же после обнародования Манифеста о порядке престолонаследия и прибытия дяди Сергея, члены Императорского Дома должны принести присягу Государыне. Помогите Рихтеру подготовить всё необходимое. И сейчас же отправить телеграфом всем командующим войсками и на флоты моё повеление о приведении к присяге Государыне…

– Государь! Муравьёв и Ренненкампф ожидают за дверью. Прикажете позвать? – спросил Воронцов-Дашков. Получив согласие, он вышел.

– Где же Сергей? – с досадой промолвил царь. – Почему же его так долго нет? Мне нужно успеть сказать ему очень многое, а он опаздывает!

– Ники, – ответил Николай Николаевич, – ты же знаешь, что курьерский из Москвы идёт не менее тринадцати часов. Он скоро прибудет.

В гостиную вернулся граф Воронцов-Дашков, за ним вошли министр юстиции Муравьёв и управляющий канцелярией Ренненкампф. Они осторожно подошли к топчану.