Обесценение денег.
1. Французская валюта обесценена на 15–16%
2. Английская валюта — 3–4%
3. Рубль — 62%
4. Итальянская лира — 35%
5. Германская марка — 45%
6. Австрийская крона — 56%
7. Болгарский лев в сравнении со швейц. франком — 60 %. („Народ“, 20.IV.1917)
Лагерь военнопленных. 5–6 тысяч сербских и румынских пленников. Ежедневно умирает по 10–15 и более. Настоящее кладбище.
Из 9 дивизии сообщают:
— Ротным командирам приказано следить, если заметят в роте неблагонадёжных солдат, сообщать по начальству.
— Еженедельно предоставляют отпуска по крайней мере десятку солдат, преимущественно крестьян. Они привозят из своих сёл продовольствие для себя и для др. солдат и тем самым пополняют рацион. Этими продуктами селяне торгуют на фронте»{33}.
Банкротство цивилизации, построенной на эксплуатации человека человеком и на безудержном извлечении наживы, представлялось Георгию полным и окончательным. Кризис охватил всё общество — экономику, политику, мораль. На всём лежала печать распада, вырождения.
Надежды на мирное сотрудничество государств и народов, о котором так много говорилось на конференциях балканских социал-демократов, улетучились. Карта Европы, начертанная остриём штыка, вновь перекраивалась штыком. Провозглашённый «принцип национальности и права малых народов на своё существование» сгорел в огне войны. Об этом Димитров писал в статье «Принцип национальности», опубликованной в «Работнически вестнике» в январе 1917 года. Помимо этой, газета напечатала ещё три его статьи по национальному вопросу — «Демократические принципы», «Социализм и национальность» и «За свободу народов!» Все они не были подписаны обычными инициалами «Г. Д.». Судя по сохранившимся подготовительным материалам, Димитров собирался написать большую работу по национальному вопросу. Он начал с тщательного изучения и конспектирования источников, среди которых были не только теоретические исследования, но и статистические сборники, отчёты по вопросам колониальной экономики и политики европейских держав. Однако вал событий на полях сражений, в правительственных дворцах и рабочих кварталах нарастал и требовал всё больше внимания, и он передал фрагменты будущей книги в «Работнически вестник»{34}.
Перед самым Новым, 1917-м, годом на Ополченскую пришло письмо из России. В конверте находилась фотография, от одного взгляда на которую у Георгия сжалось сердце. Младший брат Никола, измождённый, с потухшим взглядом, лежал ничком на топчане, возле него сидела на табуретке женщина, державшая на руках ребенка, а рядом стояла маленькая девочка.
«Дорогому моему брату посылаю этот наш портрет, — прочитал Георгий на обороте фотокарточки. — Пусть он почаще напоминает тебе о том, кто скоро сгинет в далёких краях Сибири. В таком положении я нахожусь уже целый год. 3–4 дня назад мне стало совсем плохо, я решил, что пришёл час расставания с миром. Моя незабвенная подруга позвала фотографа, и он нас снял. Здесь ты видишь моих прелестных девочек, с которыми мне так жаль расставаться. Прощай, милый братик. Целует тебя много раз твой брат Никола».
С тех пор как незнакомка сообщила об аресте Николы в Одессе, прошло уже шесть лет. Брат был арестован по доносу провокатора в числе двадцати двух членов большевистской организации за деятельное участие в пропагандистской работе. Георгий, как депутат Народного собрания, послал запрос в Россию о судьбе Николы через Министерство иностранных дел. Прошение долго ходило по казённым тропам между Софией,
Петербургом и Одессой. В конце концов почтальон принёс на Ополченскую уведомление о том, что в марте 1911 года Одесская судебная палата приговорила «болгарского подданного Николая Михайловича Димитрова» к вечному поселению в Енисейской губернии за государственное преступление.
Открытки и письма Николы из деревни Подгорная Яланской волости вызывали на Ополченской настоящий переполох. Каждый считал своим долгом лично перечитать их, словно надеялся отыскать в странной смеси болгарских и русских слов какой-то затаённый смысл. К Николе приехала подруга, работница одесской чулочной мастерской Елизавета Бейлинсон, — та самая незнакомка, что сообщила о его аресте. Ссыльнопоселенцы жили скудно, поскольку должны были сами добывать средства к существованию, а как найти работу в затерянной среди лесов и болот деревне? Тем не менее Никола поначалу не падал духом. Среди поселенцев был ещё один болгарин — Стоян Джоров. Чтобы следить за событиями на родине, они просили высылать им «Работнически вестник» и «Ново време».
Георгий пытался организовать побег Николы — ведь бежали из сибирской ссылки русские революционеры, например Гурули. Он обратился за помощью к Благоеву, тот написал пространное письмо Плеханову. Неизвестно, какова была реакция Георгия Валентиновича, но побег не состоялся. Согласно одной версии, Никола сам отказался от своего замысла, так как разуверился в успехе предприятия, согласно другой — о подготовке побега стало известно полиции. Скорее всего, причина была проста: рождение двух дочерей, Ольги и Веры, и тяжёлое заболевание сделали побег невозможным.