«Гена появился в „Смене“ как-то незаметно, чуть полноватый, с пухлыми детскими губами и неизменной сигаретой…К моменту появления в молодежном издании за плечами у Селезнёва был какой-то жизненный опыт, но по части практической журналистики ему пришлось начинать с азов, потому что, кроме докладов, справок и резолюций, в обкоме другие жанры востребованы не были. Вот почему первое время он читал материалы и делал замечания, подмечал ляпы и нестыковки логические, небрежности стиля. Он был начитан, имел врожденное чувство слова, но что касается подачи, компоновки или оформления материалов — всё это ему еще только предстояло освоить. Но тут ему надо отдать должное — Гена не стеснялся учиться.
…Надо сказать, что Селезнёва признали в редакции быстро. Он хорошо схватывал суть и верно расставлял акценты, обладал прямо-таки железной логикой, так что к его советам стали прислушиваться, а скоро Гена стал писать сам, что, кстати, для редактора было вовсе не обязательно. Мне кажется, писать он начал потому, что считал — так лучше будет понимать газету и людей вокруг него.
…Вот так он постигал практическую журналистику. Однако Селезнёву куда важнее, чем личное творчество, было организовывать в целом работу редакции. Например — наладить производственную дисциплину. Дело в том, что дефицит материалов „Смена“ испытывала не только летом. Когда Гена встал у руля „Смены“, полки запаса в секретариате были полупустыми, потому что именно творческая сторона дела и личный успех волновали большую часть сотрудников. Они заботились о качестве материала, но не всей газеты, и потому планы выполнялись в лучшем случае наполовину. И первое, чем пришлось заниматься Селезнёву, это прозой жизни — налаживать в маленьком производственном коллективе строгую производственную дисциплину. Так тогда и возникла у нас идея сетевого планирования. Суть его заключалась в том, что все тематические направления газеты продумывались куда глубже и тщательнее, а основные рубрики получали подробные планы развития на два или три месяца вперед. В них прописывались ответственные отделы и отделы-соисполнители, авторы и жанры, сроки и объемы. Всё это заносилось на один большой лист ватмана, расчерченный на клеточки (в каждой по материалу), и вывешивалось на всеобщее обозрение. Еженедельно в ту бумажную простынь заносились все успехи, сроки сдачи и качество, замены, ошибки и пропуски — то есть результаты, с которыми дальше напрямую уже были связаны меры морального и материального стимулирования. Вот почему лист ватмана пользовался популярностью и обозревали его внимательно. Прошло каких-то полгода, и процент выполнения редакционных планов перевалил за восемьдесят, чего в „Смене“ давно не было.
Это — сугубо технологический эпизод, наверное, не очень даже понятный новому поколению. Но чтобы понять его, обязательно придется сделать скидку на время и „кочку зрения“, потому что речь приходится вести о немного другой журналистике. Я имею в виду не нашествие интернета, блогов и копипаста, роботов и мультимедий, но прежде всего — самих людей и причины, по которым они приходили в газеты, журналы, на радио. В то время редакции были, например, куда более доступными и открытыми, нежели сейчас. Как правило, там работало больше сотрудников, а еще в них постоянно крутились какие-то авторы, жалобщики, студенты-практиканты и городские сумасшедшие, какие-то эксперты. В „Смене“ еженедельно собирались на посиделки юные дарования…
Что же касается журналистики профессиональной, то в нее тоже приходили, конечно, выпускники журфака, но чаще всего шли люди уже с каким-то жизненным опытом. Они хотели научиться писать, у них уже было свое видение, и они хотели поделиться мыслями. Очень часто ради этой возможности они даже меняли вполне благополучные профессии на туманную перспективу. Мой первый учитель Герман Балуев работал, например, прорабом на стройке, когда о нем в той же „Смене“ появился очерк. И с того момента Герман начал писать, прошел в редакции все ступени — вплоть до высшей, а потом — на „вольные хлеба“, писал книжки, стал секретарем Союза писателей. Бывший главред „Известий“ Василий Захарько тоже пришел в „Ленинградскую правду“ со строительной площадки. Аркадий Соснов (вместе с Геннадием мы принимали его в штат) по базовому образованию был технарем и работал где-то инженером. Как правило, люди, которые так резко меняли судьбу, помимо определенной начитанности и культуры имели еще одно важное преимущество — они знали, чего хотели, и были хорошо мотивированы, готовы работать».
Поклонимся памяти тех маленьких газет и тех советских «идейных» лет. Рожденные через год после появления в Советской России комсомола, областные молодежные издания и эти напористые молодые журналисты убедительней и быстрей солидных изданий доказали населению большой страны, что старые времена закончились и пора поверить новым властям, которые полны решимости повести людей в необычное, но обязательно светлое будущее. Будущее отдалялось с каждым шагом и постепенно обнаружило себя миражом.
Но инерция движения сохранялась, а молодые журналисты, паровоз Страны Советов, набирались опыта и становились основой так называемой теперь «старой журналистики».
Ленинградской «Смене» дозволялось больше, чем партийным газетам. В ней работали журналисты очень высокого уровня, у которых были все возможности сделать свою газету лучшей в Союзе, и они ее такой сделали. Единственное, чего у них было мало в самой редакции, — это денег на командировки. И надо было быть Селезнёвым, чтобы изменить это унизительное положение. Он знал возможности комитетов ВЛКСМ и пробивную силу их сотрудников.
Т. Н. Фёдорова: «Селезнёв стал журналистов посылать в командировки. Как? Можно было приехать в отдел пропаганды ко мне и сказать: нужно такого-то журналиста в командировку послать. Или наградить человека командировкой. И деньги мы тут же находили. У нас есть знаменитый журналист Владимир Ильич Стругацкий, который всю жизнь проработал в „Смене“. У него была одна страсть — Арктика и Антарктика. Он про это знал всё. Вообще он был зав. отделом информации, и надо было заставить его заниматься информацией. Как манок сказать: я тебя отпущу в Антарктиду. Правда, отпустила я его первый раз в Антарктиду надолго. Когда Селезнёв был уже редактором „Комсомольской правды“, Стругацкий прилетел к нему в Москву. Была очередная экспедиция в Антарктиду. Трудно было попасть. Стругацкий его умолял помочь. И Геннадий Николаевич пошел в ЦК комсомола, в ЦК партии просить за спецкора „Смены“. И он добился, чтобы Стругацкого включили в состав экспедиции. Геннадий Николаевич очень четко определял людей по этой вот страсти к работе. Он их слушал. Он им помогал. У каждого человека есть талант, надо ему помочь его развить. Это главная задача редактора — умение услышать людей, увидеть у них „блеснувший глаз“.
Надо сказать, что „Смена“ еще в 1950-х — начале 1960-х годов хватила воздуха свободы, — продолжает Т. Н. Фёдорова. — Оттепель. И какие люди там работали: Юра Воронов, поэт, будущий главный редактор „Комсомолки“, был редактором „Смены“ и Сергей Высоцкий, писатель, главный редактор в „Смене“ и будущий зам. главного в „Комсомольской правде“, и Дима Мамлеев, занимавший впоследствии высокие посты в „Советской культуре“ и в „Известиях“ в Москве!.. „Смена“ тот воздух свободы так до конца и не выдохнула. И этого воздуха ей хватило до 1990-х годов, когда она стала лидером перестройки. Ей позволяли немножко больше, чем всем „большим“ газетам. „Смена“ могла писать об искусстве так, как другие газеты не могли. Театр, живопись, выставки. О людях начала писать свободнее. И стилистика у нее стала совсем другая.
Селезнёв начал потихонечку менять состав в „Смене“. Немножко стал меняться и сам коллектив. Они поняли, что их любят. Журналисты — они как дети, их надо любить, уметь гладить по головке. Селезнёв никогда не повышал голоса. Со всеми спокойно общался. Особо пьющих и неработающих уволили. Он подтащил молодежь.
Геннадий поговорил с Аркадием Сосновым, хотя тот не был профессиональным журналистом. Разглядел, взял на работу. И там Аркадий раскрылся».
А как они «раскрываются», журналисты?
Кого молва чаще всего называет «творческими людьми»? За зигзагами чьих судеб так интересно следить читателям-зрителям?
За подробностями судеб актеров и певцов, естественно. Исполнителей. Они же, по общему мнению, главные.
Для исполнения большой талант требуется, кто спорит! Но всё-таки настоящее творчество — это то, что происходит у человека в голове, а потом становится нотами, ракетами, скульптурой, стихами, проектами зданий и городов, картинами, книгами, супермодной одеждой, компьютерами, лесопарками. Или прекрасными фильмами, если ты режиссер. Строками поэм, романов, сценариев, если ты писатель. И строчками репортажей и аналитических статей, если ты журналист, запомните это, пожалуйста, господа читатели. Как говорит один из лучших журналистов и редакторов «старой» «Комсомольской правды» Акрам Каюмович Муртазаев, коренной узбек, знающий русский язык несравненно лучше многих коренных русских, «свой завод ношу с собой» — и при этом обхватывает руками умную свою голову.
Ленинградец Аркадий Соснов, о котором тут уже упомянули два человека, не подвел тех, кто его «разглядел». Всего через десять лет после того, как главный редактор Селезнёв взял мэнээса (младшего научного сотрудника НИИ) Соснова на работу в «Смену», Аркадий получил высшую журналистскую награду советского времени — премию Союза журналистов СССР. После «университетов» газеты «Смена» он был собкором и обозревателем газеты научного сообщества «Поиск», «Московских новостей», «Огонька», «Литературной газеты». Сейчас возглавляет им же учрежденный альманах социального партнерства «Русский Меценат».
«Первый редактор для журналиста — как первая любовь. Та, которая не ржавеет. И чаще всего несчастливая, — написал А. Соснов в эссе, которое помещено в книге „Геннадий Селезнёв. Прямая речь“. — А мне в самом начале профессии повезло встретиться с главным редактором, которого считаю лучшим в своей жизни. Попробую объяснить, почему…
…Представьте: домашний ребенок, выросший в учительской семье, выпускник Техноложки возился с пробирками в НИИ и другого пути в вожделенную журналистику, кроме как через „Смену“, которую сам же считал „рабоче-крестьянской“ и „пэтэушной“, не видел. Но и в нее надо было как-то попасть!
Это моя, вполне безнадежная ситуация.