— Так я ж не только в консерватории обучаюсь. Вы же знаете, что в свободное от учёбы время ещё немножко подрабатываю музыкантом в кабаре и зарплату за это получаю. На что-то мне жить надо, а кроме музыки я больше ничего не умею. Но у меня получается хорошо, и хозяин кабаре меня ценит! — в моём голосе звучит лёгкая гордость за свои успехи.
— Да? И сколько же тебе твой хозяин платит? — в голосе Розенберга слышна ирония.
— Тысячу франков. — огорчённо вздыхаю и начинаю перечислять свои «должности» по одному загибая пальцы на руке. — За дирижирование оркестром — раз! — и мизинец пригибается к ладони. — За хореографию кордебалета — два! За вокал — три! За пианино — четыре! За написание песен — пять! — смотрю на сжатый кулак и печально продолжаю. — За режиссуру спектакля — шесть! За конферанс — семь!
— Что-то совсем не ценит тебя твой хозяин! — в голосе Розенберга слышна уже неприкрытая насмешка над незадачливым музыкантом.
— Подожди! Если твоя зарплата тысяча франков в месяц, то откуда ты взял шестнадцать тысяч на мотоцикл? Ты же всего семь месяцев живёшь в Париже? — в голосе Довгалевского прорезаются металлические нотки и появляются прокурорские интонации.
— А кто Вам сказал, что я получаю тысячу франков в месяц? — поднимаю на Валериана Савельевича удивлённые глаза. — Во Франции на твёрдом окладе только госслужащие, а в частных компаниях платят ежедневно. Инфляция же!
Где-то я уже видел подобную картину под названием «три соляных столпа». Другими словами, эту замершую в изумлении «группу товарищей» и не назовёшь. Просто физически ощущаю, как у них сейчас в мозгу со скрипом прокручиваются шестерёнки механического арифмометра, калькулируя цифры и переводя их в рубли. Тихонько кашляю, привлекая к себе их внимание и смущённо произношу:
— Марсель Израилевич, считаете, что я продешевил? Надо было запрашивать больше? Но этот Лепле такой скряга! Никак добавить не соглашается. — и добиваю. — С Лещенко за двенадцать выступлений с его оркестром на пароходе получил тысячу долларов, так маэстро меня ещё и благодарил! — немного помолчав со вздохом добавляю. — Жозефина Бейкер за одно выступление берёт пятьсот баксов! Но она чернокожая женщина… и банановой юбочки у меня нет. Да и танцевать в ней голышом я ни за какие коврижки не соглашусь! И до таких гонораров я ещё не скоро доберусь…
Да… Такого гомерического хохота этот кабинет, наверное, не слышал за всю свою долгую историю. Взрослые, солидные дядьки, а чуть ли не со стульев падают. Облегчённо про себя вздыхаю. Кажется, гроза мимо прошла, моя «официальная» зарплата озвучена и надеюсь теперь ко мне по этому поводу глупых вопросов не будет. А траты предстоят большие, не сразу прямо чтоб завтра, но в ближайшее время точно.
Автомобиль покупать всё равно придётся. До аэродрома и частной школы лётчиков Анри Фармана в Мурмелон-ле-Гран от Парижа около двухсот километров, на мотоцикле каждый день туда-обратно не наездишься. Есть ещё вариант обучения у Луи Блерио, во французском городе По. У него там тоже есть частная школа. Но от Парижа почти восемьсот километров, там только жить, но где на это взять время? Чем меня привлекают эти частные школы? В них нет ограничения по возрасту при приёме. Ребёнка конечно не примут, а вот шестнадцатилетнего юношу возьмут не колеблясь. Лишь бы платил за обучение.
И само обучение тоже построено интересно. Если есть деньги на аренду самолёта, летай с инструктором хоть каждый день с утра до вечера. Получив свидетельство гражданского пилота можешь летать в одиночку также с утра до вечера, лишь бы денег на бензин и аренду самолёта хватало, но механику за каждый обязательный осмотр перед вылетом придётся платить отдельно. В общем, меня это устраивает со всех сторон. Жаль только самолёт себе купить не могу. Точнее, не могу купить тот, что нужен мне. Новенький истребитель в Европе мне сейчас никто не продаст, это не Америка. Да и там с этим тоже есть определённые сложности.
Немного поговорили о моей работе в кабаре, Артузова больше всего интересует «контингент» посетителей. Кто, откуда, много ли приходит белоэмигрантов и о чём они говорят. В ответ только плечами пожимаю, я с ними вообще не общаюсь и разговоров не веду. Все мои встречи с белоэмигрантской богемой происходят только на вечерах у Лопато. Там да, встречи есть, но в основном с молодёжью, что обучаются вместе с Людмилой.
Иногда встречаюсь и знакомлюсь с гостями Ильи Ароновича, но они похоже до сих пор уверены, что я из Цюриха. Теперь вот в связи с выходом пластинки Лещенко могут начать интересоваться мною всерьёз. Что им говорить пока не знаю, но то, что я из Союза рано или поздно наружу выплывет. Так что особенно «шифроваться» смысла не вижу. Эксцессов для себя лично пока не опасаюсь, вряд ли кто-то станет сводить счёты с парнем, которому в гражданскую войну было от силы два года.
Но даже если начнут бойкотировать наше кабаре, нам с Лепле это не страшно. Столики на Шоу бронируют уже за две недели вперёд, так что небольшой отток посетителей нам сильно не повредит. К тому же «русскоязычные эмигранты» ходят в основном послушать Людмилу и посмотреть Шоу, какой-то там пианист и конферансье публику не очень-то интересует. Может известие о том, что в кабаре играет и поёт «советский шансонье» наоборот привлечёт любителей «пикантного».
Но в зале у нас хорошая охрана и на «фейс-контроле» тоже. Парни из местных, проверенные, крепкие и боевые. Из бывших военных и с Лепле с самого открытия ещё того, первого кабаре «Жернис». Практически ближние друзья и ничего не боятся. Так что беспорядки вряд ли ожидаемы, тут мы с Луи подстраховались. Имидж «добропорядочного заведения» не должен пострадать ни в коем случае, и охрана тщательно бдит за посетителями.
В общем ничего интересного для разведки я рассказать не смог, «дрючить» вроде бы пока тоже не за что и меня промурыжив почти час всё-таки отпускают восвояси. На встречу с профессором я уже опоздал, но для очистки совести всё-таки сгонял в консерваторию и не зря. Профессора застал, и мы с ним обсудили наши «творческие» планы на совместную работу. А работа предстоит большая. Для защиты учёной степени мне необходимо подготовить «дипломную работу» и профессора интересует, готов ли я взяться за написание крупного музыкального произведения.
Профессор объясняет, что обычно соискатели этого звания пишут Фугу. Чаще всего четырёхголосную и «коротенько так, минут на сорок-шестьдесят», почти как доклад у товарища Огурцова из «Карнавальной ночи». Осторожно интересуюсь у профессора, а нельзя ли мне написать что-либо другое? Объясняю своё желание тем, что «Фуга», конечно вещь хорошая, но кому она будет интересна кроме специалистов? Сколько таких фуг уже написано, но так и лежат никем не востребованные, за редким исключением произведений выдающихся классиков.
Мне до классиков как до луны, а вот музыкальный спектакль на классическое произведение французского автора несомненно привлечёт внимание не только музыкальных специалистов и критиков, но вызовет интерес у широкой публики. Профессор задумывается и немного поразмышляв соглашается, что такое может случиться. И в том случае, если кроме сценической составляющей у произведения музыка тоже будет соответствующей то, как «дипломный проект» будущий спектакль может быть мне зачтён.
— Только Мишель учти, второго шанса произвести «первое впечатление» у тебя не будет. Музыкальные критики камня на камне не оставят от твоего произведения и от тебя самого, если ты с первого раза не покоришь их чёрствые сердца. Я даю тебе три месяца на то, чтоб ты смог меня убедить в том, что твой спектакль будет иметь будущее. Ко мне можешь приходить в любое время, если у тебя возникнут вопросы или трудности с написанием, а пока будем считать, что ты в творческом отпуске. — на этом мы с профессором и расстаёмся.
В среду как обычно сижу за столиком в своём кабинете, пью кофе и отдыхаю перед финальным выступлением. На часах почти пять утра и на сцене выступает наша вторая солистка Микки с партнёрами и своим скетч-шоу. В основу её скетчей положены небольшие новеллы из «Декамерона» Джованни Боккаччо и публика с восторгом принимает эти коротенькие спектакли, «адаптированные» мною к показу в кабаре. С музыкальным сопровождением, эротическими танцами и фривольными песенками, высмеивающими ханжество и показную набожность обывателей.