Впрочем, архидьякон и не думал беспокоиться, ибо другими посетителями Тауэра, постоянно навещавшими здесь Люциуса, были Генри и Анна (само собой детей в эти мрачные казематы они старались не брать). Чета Эклипсов, в отличие от епископа, не имела никаких официальных сведений о ходе расследования и тем более копии дневника архидьякона, однако, вера их в его невиновность или, в худшем случае, надежда на его справедливость была, вследствие своей слепоты, еще более для Люциуса утешительна.
Хуже дело обстояло с третьим другом — констеблем. Тот принялся помогать священнику с тем же усердием, что и епископ, но был гораздо прямолинейнее и зашел к проблеме с другой стороны, напомнив не о друзьях Люциуса, а о нажитых им врагах.
— Бэкингем, впервые после поражения на дуэли, гордо поднял голову, — говорил Дэве, весьма предусмотрительно этим обстоятельством озаботившийся. — А, кроме того, говорят еще и о том, что против вас уже готовы дать показания несколько свидетелей, имена которых в интересах следствия не разглашаются. И даже епископу, — показал он свою осведомленность в делах священника, — до суда узнать их не удастся.
Действительно, недоброжелателей у архидьякона оказалось предостаточно. И чтобы понять всю серьезность положения, в котором оказался Люциус, стоит лишь упомянуть, что добрые две трети лондонцев, только узнав, будто в келье священника был обнаружен труп двенадцатилетнего мальчика, сразу же настроились против обвиняемого, а оставшаяся треть, если и твердила еще о его невиновности, то скорее просто из духа противоречия первым, нежели по какой-то другой причине. Однако, как бы оно ни было важно, из-за толстых стен Тауэра повлиять на народное мнение Люциус не мог, и потому, вопрос по решению этой проблемы был отложен им до первого заседания суда.
Зато герцог Бэкингем, для встречи с архидьяконом, дожидаться суда не стал. Он заявился в Тауэр за несколько дней до назначенного заседания и с нескрываемым злорадством долго беседовал с Люциусом о его заключении и о том, как абсурдно теперь должен выглядеть повод, когда-то приведший их к дуэли. А впрочем: «беседовал» — это сильно сказано, ибо говорил в основном только герцог; архидьякон же ответил ему лишь однажды:
— Что ж, у вас есть шанс отомстить мне, — сказал он, когда не обращать внимания на колкость и язвительность Бэкингема стало невыносимо.
— Если шанс превратится в реальную возможность, я буду готов, — откликнулся тот, будучи уже раздражен невозмутимостью священника и его невниманием.
После этого одному из них не оставалось ничего иного, кроме как изобразить на лице ничего не значащую ухмылку, а другому, так и не добившемуся удовлетворения в виде разбитого и угнетенного состояния недруга — уйти ни с чем.
***
Итак, все участники предстоящего судилища были готовы. Но архидьякон обвинялся в четырех преступлениях, а, следовательно, и заседаний предполагалось провести не меньше. И для удобства вызова обвиняемого в парламент, коллегии судей которого и было доверено ведение столь тонкого дела, Люциуса было решено поместить поближе к Вестминстерскому дворцу.
Таким образом, 12 августа 1666 года, накануне первого слушания, архидьякон в тяжелой тюремной карете с зарешеченными окнами был перевезен из Тауэра в городскую ратушу, где и должен был находиться под стражей до тех пор, пока ему не будет вынесен окончательный приговор.
***
13 августа 1666 года суд над тем, кого лондонцы до сих пор называли Падшим ангелом, начался.
Глава XLII. Первое слушание
Убийство Томаса Скина, в глазах общественности, казалось самым явным преступлением из всех приписываемых архидьякону и, к тому же, не было упомянуто им в своем дневнике. Поэтому коллегией судей парламента было решено начать рассмотрение дел Люциуса Флама именно с этого. Они, по вполне понятным причинам, надеялись легко осудить священника и, не касаясь более щекотливых и запутанных дел, вынести ему единственно возможный в такой ситуации приговор — казнь.
— Скверное дело, — понимая всю важность предстоящего слушания, шепнули Люциусу констебль и епископ, когда того под стражей ввели в зал суда Вестминстерского дворца. — Здесь нам не стоит рассчитывать на поддержку — все зависит только от нас.
Но архидьякон только печально ухмыльнулся.
— Меня не приговорят, — уверенно ответил он. — Не сегодня. Ибо я хочу ответить за все свои преступления.
***
Судебный зал Вестминстерского дворца в этот день был полон с самого утра. Стороны, представляющие обвинение и защиту, расположились друг против друга в самой нижней части помещения; на площадке повыше, в специально приготовленные кресла, расселись представители аристократии, среди коих можно было заметить и герцога Бэкингема; а на самой галерке толклись, продолжавшие прибывать, горожане, в толпе которых пару раз мелькнули лица Генри и Анны Эклипсов. До сих пор пустовало лишь возвышение с двенадцатью местами для коллегии судей и еще одним для их председателя. Но вот, в пышных, щедро напудренных белых париках и просторных черных мантиях, появились и они.