– Не в настоящее время, – пояснил доктор Райнс с горящими глазами. – Но как, по вашему мнению, вел бы себя пяти- или шестилетка с подобными звуковыми баллами?
– Ну, я бы ожидала проявления классической дислексии и связанного с ней отставания в чтении, письме, произношении и, возможно, отсутствия общего интереса к учебе. – Едва эти слова вылетели у меня изо рта, мои глаза тоже загорелись. – Он говорил, что всегда ненавидел школу, но я не могла понять, почему.
– Мисс Бредли, как ученики с дислексией обычно компенсируют свои слабые способности звукового восприятия?
– Ну… визуальным восприятием, запоминанием…
– И какие у вашего клиента самые сильные когнитивные зоны?
Мой рот раскрылся так же, как и глаза.
– Визуальное восприятие, зрительная память, количественная оценка… Доктор Райнс, вы хотите сказать, что у моего клиента – недиагностированная дислексия?
– Была. Я полагаю, у него
– Господи.
– Так что вы были правы в своем поверхностном диагнозе. Поскольку он может читать и писать, он больше не отвечает критериям неспособности к обучению, но базовый дефицит языковых практик никуда не делся.
– И это может объяснять, почему ему трудно выражать себя вербально?
Доктор Райнс подмигнул мне.
– Точно. Для вашего клиента взаимодействие с картинками или цифрами гораздо проще, чем с языком или эмоциями. Я бы предположил, что он склонен по возможности выражать себя невербальными способами.
– Например? Он не рисует и не сочиняет музыку. Он даже не очень ласковый.
– Мисс Бредли, вы когда-нибудь слышали выражение «Поступки говорят громче слов»?
Я откинулась в кресле, пораженная этим откровением.
Это было совершенно верно. Кену
– Основываясь на профиле вашего клиента, можно предположить, что он – высокоразвитая левополушарная личность, человек действий и резонов.
– Так и есть, – кивнула я, подавляя слезы. – В очень большой степени, сэр.