Да, был бы у меня барабан, а лучше несколько, я бы связал из них плот и сыграл «Болеро» Равеля на речной ряби. А пока? Пока только так! То есть пешком. И я направился вглубь страны на своих двоих.
Если честно, я всегда предпочитал пешее изучение территории. Даже проплывая мимо на байдарке, мне всегда хотелось выйти и посмотреть, что там на берегу.
***
Пока мы не научимся летать, а еще лучше телепортироваться…
С нашими дорогами нам давно следовало бы научиться, или первому или второму. Передвижение пешком остается высшим проявлением человеческой свободы. Ни машина, ни другое иное средство перемещения на углеводородах, ни воздушный шар, ни байдарка или лодка, ни велосипед, и даже не вьючное животное, в виде осла, оленя, верблюда, слона или коняшки не обеспечивает такой степени свободы, как наличие двух ног. Это не только влево, вправо или иное перемещение по плоскости, это еще вверх и вниз. Если в машине кончится бензин, она остановится. Если в вертолете кончится керосин, он рухнет. Если в реке кончится вода, или река повернет направо, а вы хотите налево – всё: вы приплыли. Если ослик устанет – из ослиной кожи сделают барабан, если верблюд устанет, он плюнет вам в рожу: он точно церемониться не будет. Если устанете вы, вы все равно сможете идти вперед, потому что человека ведет по жизни сила воли, а не мышцы. Получается, не руки превратили обезьяну в человека, а ноги? Нет, дело не в конечностях, хвостах или инстинктах, все дело в духе. А это уже божественное. И еще философия: пешком – это не значит как можно быстрее попасть из пункта А в пункт Б. Самое главное, если ты отправился в путь, НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ по дороге. Этим свойством, в полной мере, не обладают даже мои любимые байдарки.
Так думал я, ловя кайф от прямохождения. Конечно, если бы мой рюкзак не был бы таким легким, моя одухотворенность чудесным образом превратилась бы в мат и раздражительность. Но я хорошо приготовился к путешествию: синтетический спальник с температурой комфорта минус 10 градусов, нейлоновая куртка с надписью «ЛДПР» без какой- либо подкладки (скорее дождевик, но по пояс), зато халявная. Аббревиатура, придуманная кем-то, Ленивые Додоны Предатели России – очень хорошо подходила для описания меня в сегодняшнем историческом моменте и не вызывала протеста. Запасные трусы и плавки, футболка, три пары носок, «хоккейные рейтузы» – проще говоря, серые плотные трико; очень тонкий свитер, блокнот, ручка, нож, ложка, маленький котелок, кружка, сотовый телефон, коробок спичек в пластиковой баночке из-под «Морского коктейля», зубная щетка и паста «Колгейт». Я, конечно, знал, что зубы можно чистить углем от костра, но морально не был к этому готов. С точки зрения цивилизации, вкус зубной пасты во рту – это и есть вкус утра, а никак не чашечка кофе, как утверждает телевизор. После чашечки кофе запах из-за рта как от выкуренной сигареты, а это уже на любителя. И никакой романтики! Какая уж тут романтика – целоваться с пепельницей. Другое дело – влажные губы, пахнущие свежестью и мятой.
Таким образом, моя ноша не давила на плечи, но спина под рюкзаком все равно была мокрая. Несмотря на начало мая, солнце пекло как летом, на голубом небосводе – ни облачка и температура была не ниже 24 градусов. Благодаря своему юношескому опыту хождения вдоль Сежи, я знал, что дорога проходит далеко от берега, и запасся «полторашкой» воды из последнего колодца в Перерывах. Из еды у меня было две банки прибалтийской кильки в томатном соусе, батон и пачка рожков, прихваченных еще из дома. Несмотря на то, что соли у меня не было (как и сахара с заваркой), рожки я, видимо, собирался грызть. В местный магазин я не зашел принципиально, чтобы в буквальном смысле, не отягощать предстоящий путь материальными излишествами.
Глава 3. ГМО, яичница и божий дар
Несмотря на слухи, что от Перерывов до Летуново построили дорогу и туда даже ходит рейсовый автобус, дорога так и осталась мечтой местных жителей. Вернее, дорога была, но точно такая же, как двадцать лет назад – песчаная колея для лесовозов. Я решил до вечера дойти до Летунова, чтобы завтра за световой день пересечь заповедник. По пути была еще одна деревня, кажется Арья. Но она произвела на меня такое жуткое воздействие, что я поспешил ее проскочить. Вдоль дороги стояли дома, темные слепые окна без занавесок; ни одной живой души, ни курицы, ни кошки; и нет звуков. Гробовая тишина и полное ощущение, что на тебя со всех сторон смотрят и не видят. Я чувствовал взгляды затылком, я слышал их ушами, я видел их перед собой. Улыбка Чеширского кота – это нифига не весело!
Я помню, двадцать лет назад, когда мы с Диманом проходили это село, ярко светило солнце, и под присмотром бабушек играло множество детей всех возрастов. Здесь было весело, шумно и никто не собирался умирать.
Летуново встретило меня благодушно. Дома стояли прямо на берегу, и текущая вода берегла ауру села. Спустившись к берегу, чтобы умыться, я тут же натолкнулся на трех грудастых девиц, возвращающихся с реки. Ультракрашенные волосы и кассетник в руках выдавали в них представительниц городского стада недойных коров. Им было очень скучно. Мое неожиданное появление их слегка взбодрило, но ненадолго – батаны и лохи их не интересовали. Я поинтересовался, нет ли в селе магазина. Они мне пообещали киоск со сникерсами. Это было очень кстати, потому что пора было подумать и об ужине. Но когда я снова столкнулся с девицами уже на улице, на мой вопрос: «Ну, где же тут киоск?» Я получил удручающий ответ: «Какой тут нафик, киоск». Мне даже показалось, что они пожалели о своей шутке в силу грустности существующей действительности. И все же спрашивать у них, где бы мне тут переночевать, я не рискнул, боясь нарваться на новые скидки и бонусы.
Зато первая встретившаяся старушка тут же направила меня к нужному человеку. Нужным человеком оказалась баба Варя. Она предложила мне пустующий дом своей матери и, распознав во мне городского ребенка, тут же сообщила, что дом продается, я могу осмотреть его с пристрастием и оценить пригодность к дачной жизни. Единственное табу, которое наложила баба Варя, это не топить печь. В силу того, что ей уже несколько лет не пользовались, и старушка не знает в каком она состоянии.
– Сколько с меня полагается за ночлег? – поинтересовался я.
– Да, давай, сколь не жаль. Рублей двадцать, или тридцать… А то и ничего не давай, – предложила баба Варя. – Живи так, и скольки хочешь. Мы тут кажнему новому человеку рады, а не то будет как в Арье.
– А что бабушка, в Арье не так?
– Да, нечисто там, сынок. Мы когда мимо едем всегда молимся, – сказала баба Варя и перекрестилась.
– И помогает?
– Не всегда, – призналась старушка. – Позапрошлой зимой сосед мой, Матвей, вернулся с вахты, с Москвы, шел домой и не дошел. Приехал то рано, на обеденном автобусе. В Перерывах все его видели, как сходил с автобуса, как вышел за околицу и пошел по дороге. Пошел, да не дошел. Из пункта А вышел и опаньки! Ни одной косточки по всей округе до сих пор не нашли.
– Может из-за денег убили? – предположил я самый тривиальный сценарий. – После вахты обычно с зарплатой возвращаются.
– Да у нас душегубство как-то не принято. Баловать – балуют, а так чтобы – нет. И посторонних зимой у нас не бывает, дачники и «туризты» дома сидят. Милийция уже на следующий день стала искать. Нюра-то мужа с вечера не дождалась, так утром уже всех на ноги подняла. В Перерывах всех пересчитали, всех записали. Кто приехал на автобусе, кто уехал, к кому на машине приезжали, когда уехали. А по следам то и определили, что дошел наш Матвей до Арьи, да там и сгинул. Вот есть след, а вот и нет следа. Опаньки! – старушка прочертила руками в воздухе, где был след и где его не стало.