Меня всегда раздражало бессилие, и я погрузился в себя. Волк из «Красной шапки», который все это время стоял в стоп-кадре, прямо напротив нас продолжил движение. А я понял, что достиг третьей стадии опьянения – депрессии. А где депрессия, там агрессия.

За волком шла стюардесса в красном кепи и корзинкой в руках. Я понял, почему Волк был таким грустным, а Красную шапочку никто и никогда не воспринимал как жертву. Шарль Перро, или братья Грим, в погоне за счастливым финалом, который успели упустить в процессе написания сказки, устроил харакири волку. И Серый превратился в жертву. А эта дура, которая привела в дом бедной пенсионерки мелкого уголовника, стала героиней анекдотов: «Ты зачем трусы снимаешь? Мы что сюда …ать пришли? А ну давай пирожки!»

– Аркадий Октябринович! – спросил я очень напористо, – Чем закончилась твоя история с волчьей осадой?

– Пришли охотники.

– А, ну да, я и забыл!

Вдоль берега шли другой Волк, Коза и Семеро Козлят.

– Октябриныч, – поинтересовался я, – а тебе козлов больше не нужно?

– Да я не знаю, как от своих избавиться, – очень миролюбиво ответил старик. И волна нежности накрыла меня. Я понял, старик записал меня в конструктивную оппозицию. А не открыл новый список под названием «Враги. Цифра 1. Андрей». Великий гуманист!

– Давай, выпьем за тебя! Аркадий Октябринович. Я ведь тобой горжусь. Я здесь из-за тебя. Я рад, что мы с тобой не разминулись в этой жизни. Ты ведь для меня человек в пейзаже, ты – провиденье господа, в которого я не верю.

– Андрей, а я ведь не протест. Я – Бегство! – Старик снова чуть не расплакался, но медовуху разлил. Видимо, то, что мы съели за ужином, по-разному действует на гомеостаз. У меня – словоблудие, у Октябриныча – слезливость, у Саши – пофигизм и чувство мата. Он нас покрыл. И мы со стариком снова почувствовали себя по одну сторону баррикад, против матершинников, пофигистов и тех, кто сдирает кожу заживо. Мы выпили. И Александр, чтобы пресечь словоблудие, взял инициативу в свои руки:

– Что случилось с засыпушками?

– Да ничего, – удивился я, – они сгорели, когда мы заканчивали школу. Всех, кто уцелел, расселили в новые девятиэтажки вдоль центральной улицы района. Когда составляли списки, вся администрация вписалась и тоже получила новые квартиры, хотя никто из них, никогда не жили в засыпушках. Там же ни у кого никакой прописки не было – незаконное строительство, всю родня можно было вписать.

– Как думаете, – неожиданно спросил Саша, – Бог шельму метит?

– И не сомневайся, – заверил Аркадий Октябринович, – даже внуки не отмоются.

– Так они же ни в чем не виноваты?

– Неважно, так работает механизм возмездия. И чем позже, тем страшнее ответ. Поэтому, ребята, не надо грешить, – предупредил старик.

– А нам, что следует соблюдать «Моральный кодекс строителей коммунизма» или «Десять заповедей»? – съязвил я.

– Андрей, не ерничай, ты же знаешь, это по сути одно и то же.

– «Не возжелай жены ближнего своего» – это очень жестоко, это ужасно! – возмутился я. А если я ее люблю, а если она несчастлива в браке? А если мы созданы друг для друга. Это какая-то инквизиция. Это не гибко. А как же свобода? Если мы создадим новую семью и нарожаем полное лукошко детей? И будут они умные, красивые и добрые! И все станут попами, что тогда?

– Тогда можешь считать, что ты обманул Бога, – рассмеялся Саша.