Испытательный срок прошёл для Абрамова пусть и не совсем гладко, но достойно, и период скитания «по помойкам» в поисках дезертиров и исправления безграмотно написанных следственных документов закончился, сменившись следственной работой.
18 июля 1943 года приказом № 50/сш Главного управления контрразведки «Смерш» Наркомата обороны (НКО) Фёдору Абрамову было присвоено офицерское звание – младший лейтенант, и уже 4 августа на основании приказа № 107 он был определён на должность следователя, и ему было вручено служебное удостоверение № 1879. А уже менее чем через год ему присваивается звание лейтенанта, и в ноябре 1944 года Абрамов получает должность старшего следователя.
Слух о том, что Фёдор Абрамов служит в НКВД, вскоре докатился до Карпогор и до родной Верколы. О своей новой службе он писал Ульяне Абрамовой, сообщал в письмах братьям, а те, в свою очередь, писали об этом на родину, в семьи: «…Брат Федя служит в Арх-ке в НКВД, он лейтенант…» – сообщит в одном из писем домой брат Николай.
Следователю уже был положен отдельный кабинет. По всей видимости, за время своей работы следователь Фёдор Абрамов сменил по меньшей мере два кабинета, и первый год его рабочее место располагалось на первом этаже и было весьма «не просторно». Из черновиков к повести о следователе узнаём: «Я никогда не жил в подвале, но я всегда, когда читал об этом, представлял себе мой кабинет. Длинный, как гроб, с одним окном. Летом окна не выставляли – запрещено. 1-й этаж. Зимой темно, летом тоже. Пыль…»
С первых дней работы следователем руководство, зная упористый характер Абрамова, по всей видимости, подбрасывало ему дела весьма непростые и уже побывавшие в работе у других следователей. «Меня страшно огорчало: я доводитель, особенно те дела, которые шли на особое совещание. Случалось, что я целые дела заново переписывал. И тут доводить дали. Боже, что это были за протоколы. Потому-то и кабинет у меня такой был – в подвале. Надо мной посмеивались. Офицеры не очень-то придавали значение грамоте».
Возможно, это были совсем «хилые» с точки зрения доказательной базы дела или вовсе нераскрытые «висяки», но находящиеся под особым контролем, как, к примеру, дело о гибели партизанского отряда на Брянщине, стоявшее на особом контроле в Главном управлении контрразведки «Смерш» НКО, которое в июле 1944 года Абрамов получил на стадии распутывания связей и доказательства вины уже определённых подозреваемых. Это запутанное дело было начато ещё в Вологде и, побывав не в одних следственных руках, в конечном счёте осело в ОКР «Смерш» Архангельского военного округа у Абрамова. Почему дело было направлено в Архангельск? И почему было поручено расследование следователю Фёдору Абрамову, ещё совсем молодому особисту? Почему не передали следователю с бо́льшим стажем?
Известно, что и в случайностях есть свои закономерности! Можем предположить, что дело поступило Абрамову по рекомендации начальника ОКР «Смерш» Архангельского военного округа генерал-лейтенанта Ильи Ивановича Головлёва, ценившего деловые качества молодого следователя и верившего в верный исход расследования. Всего за несколько дней до порученияанию дела о гибели партизанского отряда Головлёвым был подписан приказ № 77 от 27 июня 1944 года о награждении Фёдора Абрамова наручными часами марки «Звезда», как следует из текста документа, «за лучшие показатели в следственной работе».
Момент передачи «Дела» Абрамов подробно отразил в своих черновиках к повести:
«…К генералу вызывали редко – первая реакция: зачем?..
Я не боялся генерала. Мысленно проверил, какие у меня проступки. Вроде бы не было…
Я постучал в дверь. И не ожидая, что ответят, вошёл. Вытянулся.
– Садись, Абрамов, – сказал генерал. Я сел. – Видишь дело? – Я пожал плечами.
– В этом деле лежит твой орден.
Алексей Иванович (правильно – Алексей Васильевич Васильев. Абрамов изменил отчество Васильева с Васильевича на Ивановича. –
– В общем, так, мы вот посоветовались с Алексеем Ивановичем и решили поручить тебе дело. Дело это важное, Абрамов, вот почему я и говорю, что в этом деле лежит твой орден. А может, и не один твой…»
И генерал Головлёв с выбором следователя попал в точку. И не ошибся.
Свыше явно торопили с завершением следствия, но Абрамов и тут шёл своим путём. В черновиках к повести «Кто он?», в основе которой должно было быть это «Дело», есть и такая абрамовская запись: «…Дело меня захватило…» Отбросив правило «сразу же вызвать в себе ненависть к подследственному», высказанное ему однажды следователем Буевым, он стал досконально изучать дело.
Сколько дум, сколько тревожных ожиданий и сомнений пришлось пропустить Абрамову через себя. Сколько тревожных и бессонных ночей в раздумьях о судьбе подозреваемых, уже фактически обречённых на высшую меру наказания, провёл Абрамов за эти месяцы следствия! Но чем больше он вникал в суть обвинения, тем больше и больше охватывали сомнения в вине арестованных.
«…Страшное дело. Я уже стал искать пути для доказательства их невиновности. Но это ещё ничего. А как доказать? Запросить штаб, район, откуда оно?
Вся нелепость в том, что даже если перед тобой совершенно невиновный человек, то его всё равно нельзя выпустить. Нужны бумажки. И мне – я боялся признаться в этом – надо было опровергнуть обвинение. Из следователя я превращался в адвоката», – указывает Абрамов в дневниковой записи от 28 февраля 1968 года.