Достоевский и Абрамов. Они оба безумно любили жизнь и в своей душе были глубоко верующими людьми. Их жизненные судьбы не были просты, но они смогли благодаря внутреннему убранству души пронести свет человеколюбия через всё своё творчество.
Однажды Фёдор Достоевский отметился в своём дневнике такой многозначительной фразой: «Конечно, тут я о себе могу сказать, что если бы имел я власть не родиться, то, наверное, не принял бы существования на таких насмешливых, издевательских условиях»{47}.
Наверное, так же мог сказать о себе и Фёдор Абрамов.
В своё время Фёдор Михайлович, отзываясь о Николае Некрасове, запишет в своём дневнике такие волнительно-откровенные строки о личности горячо любимого народом поэта: «…это было раненое сердце, раз на всю жизнь, и незакрывавшаяся рана эта и была источником всей его поэзии, всей страстной до мучения любви этого человека ко всему, что страдает от насилия, от жестокости необузданной воли…»
И в таком случае, проводя образную параллель из века XIX в XX, позволим себе сказать, что, живи Достоевский в эпоху Абрамова и знай творчество и биографию последнего, он наверняка бы что-то похожее мог сказать и о личности Фёдора Александровича.
Талант Фёдора Абрамова зажгла искра страдания к русскому крестьянству, к русской деревне. Так было и у Некрасова. Отчасти так было и у Достоевского. Поразительно, но история иногда повторяется не только в событиях, но и в лицах. И расстояние в веках тут не преграда.
Часть 14. «Работать. Из последних сил работать»: 1982–1983
«Качался между жизнью и смертью…»
30 октября 1976 года Фёдор Абрамов сделает в своей записной книжке такую запись: «Что бы я стал делать, если бы у меня обнаружили рак?» И тут же сам себе ответит: «Работать. Из последних сил работать».
Нет, к счастью, это не станет пророчеством. И всё же кое-что из этого сбудется.
В этот очень непростой период своей жизни, измученный навалившимися изматывающими хворями, точащими душу мыслями о смерти, фактически стоя у последней черты, Фёдор Абрамов, как и прежде, как это случалось уже множество раз, будет настойчиво стараться переломить судьбу, вопреки всему настроиться на лучшее, ведь теперь за письменным столом его ждала заветная «Чистая книга», к которой он мог приступить только теперь, в годы своей писательской мудрости. Теперь только «Чистая книга» жила в его душе, в его сознании. Тайна «Чистой книги» не мучила его, она его освещала! И вместе с этим жила и боязнь не успеть её написать.
Владимир Крупин, вспоминая о Фёдоре Абрамове, рассказывал автору этой книги, что в последние год-два своей жизни он очень часто говорил о «Чистой книге», и оттого складывалось ощущение, что он думает над ней постоянно. «Чистой книге» он радовался.
Но, чтобы написать новый роман с задуманным размахом, нужны были долгие годы. А вместе с ними и здоровье. Фёдор Абрамов хорошо это понимал. А ещё пришло понимание того, что жизнь всё же одна. Перешагнув шестидесятилетний рубеж, он словно очнулся от всей той суеты, что терзала его писательство в предыдущие годы. «Крест на всякой суете. За работу! Молю Бога, чтобы продлил дни мои», – запишет он в своём дневнике 6 марта в год своего юбилея.
А 28 ноября 1980 года, отзываясь на письмо Алексея Павлова, он, предостерегая того от ненужных шагов, напишет: «Избегайте крайностей, не ставьте себя под удар без острой нужды… Считаться с жизнью необходимо».
Согласитесь, странная для Фёдора Абрамова фраза – «необходимо считаться с жизнью». Фраза, по всей видимости, обращённая не только к своему эпистолярному собеседнику, но и… к самому себе.
Последние два зимних месяца пребывания в Комарове ушли на восстановление сил после крепко прихватившего воспаления лёгких.
Комарово, как всегда, радовало Абрамова. Радовало тишиной и умиротворённым покоем, несуетными буднями и полным отстранением от толкотни большого города. Почти каждый год здесь, на берегу Финского залива, он встречал «весну света», а вместе с ней и приход новой весны.
В Комарове всегда хорошо работалось. И в этот приезд на рабочем столе Фёдора Абрамова были тексты воспоминаний об Александре Яшине, которые, к слову, в своём большинстве так и не будут опубликованы (уж больно много было в них правды), очерк о родине Василия Белова Тимонихе к пятидесятилетию писателя и полученная корректура сборника «Трава-мурава», издание которой в «Современнике» в мае 1983 года Абрамов уже не увидит.
Катание на лыжах, которые Фёдор Александрович очень любил, каждодневные прогулки по лесистым окрестностям Дома творчества, любование тишиной спящего подо льдом Финского залива давали огромный заряд положительных эмоций.
Настойчивое приглашение давнего знакомого Михаила Житова, жившего в Сортавалего егерем, приехать на весеннюю охоту после долгих раздумий было принято Абрамовым. Но эта поездка в весенние карельские леса вместе с радостью общения с живой природой принесёт ему немало душевных страданий и телесных мук.