– Ну, – разочарованно тяну я, – это совсем другое дело. Тогда я никуда не пойду. Без документа я не могу, не имею права, сами понимаете. Нарушение закона и прочее. А закон я уважаю.

– Дерьмо собачье! – капитан багровеет, щеки его надуваются и лопаются, изрыгая поток брани. Сказывается среда обитания! Я и сам мог бы ответить ему чем-нибудь и в том же духе, но предпочитаю сдерживаться. Из-за разности в весовых категориях сила не на моей стороне. Вследствие этого не я Павлюка, а он елозит мной по стене, грозя растереть в порошок. Я же скромно терплю все неудобства общения с таким невоздержанным человеком.

Павлюк вскоре выдыхается, так и не закончив экскурса в мою родословную. К этому времени я уже окончательно прихожу в себя. Странная Все-таки вещь – милицейский мундир. Вроде бы знаешь, что за душонка скрывается за этим мундиром, что сам ты чист как стеклышко, а все равно при виде синей формы почему-то начинает противно сосать под ложечкой, а руки сами тянутся за спину. Главное здесь – перебороть страх и почувствовать себя человеком, гражданином. Что я и делаю.

– Ну, так идем, – скорее приказывает, чем спрашивает Павлюк.

Я мычу в ответ и отрицательно мотаю головой.

– Что!? – ревет опять Павлюк. – Да это неповиновение власти! Да я!.. Да за такое дело, – в руке у него появляется пистолет, – я тебя сейчас, как при самообороне…

Ощущение уткнувшегося в живот дула не очень приятное, но у меня нет пистолета. И формы тоже. Мое оружие – слово. И молчание. Ими тоже можно нанести рану, и даже посерьезней, чем кусочком свинца. Это чувствуется по капитану, по его руке, медленно опускающей пистолет, по поникшим плечам.

– Не делай этого, – в голосе его слышны просительные слезливые нотки. – Отступись! Брось! Христом богом прошу!

Я осторожно разминаю шею, не отрывая взгляда от его бледного лица.

– Ты не знаешь, какие они… – голос Павлюка срывается. – А у меня жена, ребенок больной.

– Причем здесь ты и твоя семья? – начинаю я догадываться.

– Не пожалеют, если ты не оставишь расследование.

– Потому-то ты не торопишься раскрыть его?

Павлюк не отвечает и только сопит, опустив голову.

– Эх, капитан, – мне становится его жалко, – не тем делом ты занялся. Это не почки пацанам отбивать. Такой бугай, а сидишь на тепленьком месте. Шел бы пахать, тогда и не было бы никаких проблем. А я, извини, не могу. Ветров – мой друг.

– Тебя тоже не пожалеют. – Павлюк открывает дверь и понуро выходит. Пистолет безжизненно висит в вялой руке.

Захлопываю за ним дверь и прислоняюсь бессильно к ней. Крепко они меня обложили и, что главное, оперативно работают! Только попытался прижать Варенуху, как Павлюк уже тут как тут. А дальше будет еще похлеще.

– Глупец! – хлопаю себя по лбу. – Павлюка зря отпустил. Он может знать то, чего я не знаю и что хочу узнать.

Рывком распахиваю дверь и вылетаю на лестничную клетку, но тут же хватаюсь за перила, стремясь остановить движение. Лестницы нет! Вернее, она есть, но не та, что была раньше. Ступеньки, изгибаясь винтом, круто уходят вниз, в пропасть. Стены, сходясь, исчезают далеко внизу, во тьме колодца. А оттуда, из могильной темноты веет затхлостью и тленьем. Бредут серые безликие тени. Слышен грозный рык двуглавого Цербера… Чувствуя, как внутрь забирается холод, сковывает душу и леденит сердце, из последних сил пячусь назад и с облегчением затворяю дверь, отдалившую меня от зова Мертвых и царства Аида.

Все, пути нет. Обложен, как волк красными флажками. Но одно то, что я дома, в своей квартире, успокаивает и придает уверенности. Мой дом – моя крепость. Пусть только посмеют сунуться! Заперев дверь для пущей надежности на все замки и защелки, отправляюсь в ванную, чтобы привести в порядок тело, а заодно и душу. Долго стою под душем, смывая пыль и кровь с саднящего тела, чувствуя, как отступает усталость и боль, очищаются от паутины страха мысли.