Амур, смиришься ли с горчайшей из потерь?
Заплачь, коль слезы лить умеешь, своенравный!
Скончался Дю Белле,[233] певец твой умер славный…
Кто воспоет тебя во Франции теперь?
Увы, оставь меня! Не стоит больше, верь,
Разить меня стрелой, как ты разил недавно.
Лети к трем Грациям: их горести нет равной,
Они готовятся захлопнуть склепа дверь.
Твоя в печали мать: и стонет и рыдает…
Лети же, раздели скорбь, что ее снедает!
Я надпись сделаю, отдав земной поклон:
«Не верьте, что мы здесь поэта схоронили!
Нет, не покоится наш Дю Белле в могиле,
Он музами живым на небо унесен».
«Прочь, ворон, с глаз моих! Ты предвещаешь горе…»
Прочь, ворон, с глаз моих! Ты предвещаешь горе,
Три раза каркал ты уже в моем саду,
Пророча всякие несчастья и беду,
В смятенье приводя всех птиц в крылатом хоре.
Орехов хочешь ты — они поспеют вскоре, —
Иль вишни — ведь они бывают раз в году —
Ты прилетел клевать, а с этим наряду
Сулить моей любви и слез, и скорби море?
Ты перья белые на черные сменил,
Чтоб возвещать беду, и стал черней чернил,
Сычам и филинам стал другом закадычным.
Жаль, лука нет со мной… Поэту не мешай:
Священен Муз приют. Его не оглашай
Зловещим карканьем, столь мало мелодичным.
ЭТЬЕН ДЕ ЛА БОЭСИ[234]
Перевод Е. Витковского
«Сегодня солнце вновь струило жгучий зной…»
Сегодня солнце вновь струило жгучий зной,
Густой, как локоны Цереры плодородной;
Теперь оно зашло, повеял ветр холодный,
И снова Маргерит[235] пойдет бродить со мной.
Мы не спеша идем тропинкою лесной,
И светит нам любовь звездою путеводной;
Когда прискучит сень дубравы благородной —
Нас поджидает луг и плеск воды речной.
И мы любуемся равниною просторной
Вдали от города, от суеты придворной —
О нелюдимый край, о сладостный Медок[236]!
Здесь хорошо душе, и взору здесь приятно, —
Ты на краю земли, и дорог нам стократно:
Здесь наш злосчастный век, как страшный сон, далек.
«Прости, Амур, прости — к тебе моя мольба…»
Прости, Амур, прости — к тебе моя мольба,
Тебе посвящены мои душа и тело,
Любой мой помысел, мое любое дело, —
Но было нелегко во мне найти раба.
О, сколь изменчива коварная судьба!
С тобою, о Амур, я бился неумело,
Смеялся над тобой — но сердце ослабело:
Я сдался, я пленен — и кончена борьба.
Ты упрекнуть меня за этот бой не вправе,
Сраженье долгое — к твоей же вящей славе,
И то, что лишь теперь тебе хвалу пою,
Поверь мне, на тебя не бросит малой тени:
Презрен, кто упадет без боя на колени,
Победа радостна лишь в подлинном бою.
«Благословенна светлая весна…»
Благословенна светлая весна,
Сошедшая на землю своечасно.
Природа, в доброте вдвойне прекрасна,
Тебе дарит сокровища сполна.
И вот — тебе отныне отдана
Вся красота, что ей была подвластна.
Тревожится природа не напрасно:
Не слишком ли щедра была она?
Твоя рука насытилась, но снова
Тебе природа жертвовать готова,
Всю Землю предлагая под конец.
Тогда ты улыбаешься невольно:
Ты отвергаешь дар — тебе довольно
Быть королевою мужских сердец.
АМАДИС ЖАМЕН[237]
Перевод Э. Шапиро
Сравнение с Фениксом
Подобно Фениксу, что, смерти приближенье
Почуяв, вновь и вновь восходит на костер,
Чтобы свершить судьбы извечный приговор,
Сжигая в пламени цветное оперенье,
Покорно я себя готовлю на сожженье,
Когда меня слепит Ваш лучезарный взор[238].
Сгораю день за днем, не в силах до сих пор
Понять, зачем рожден на новые мученья.
Жжет Феникса огонь пылающих лучей,
Я солнцем обожжен прекраснейших очей,
Где я краду огонь, подобно Прометею,
За что к седой скале навеки пригвожден,
И коршун злой, Амур, врываясь в тяжкий сон,
Казнит меня рукой безжалостной своею.
О том, что никто не свободен
Любой, кто б ни был ты, здесь рабство — твой удел,
Любой иль под ярмом, иль дни влачит в оковах,
Порою сладостных, порой, как жизнь, суровых.
В сем мире каждый — раб земных страстей и дел.
Один стать баловнем Фортуны не сумел,
Другой не приобрел себе владений новых.
Один — слуга господ, всегда карать готовых,
Другому не спастись от сладострастных стрел.
Один у суеты житейской раб послушный,
Другой — слуга толпы, пустой и равнодушной.
Законы тяжкие в суровости своей
Чураться нам велят обычая чужого.
Но мы могли б найти покой и счастье снова,
Изведав сладкий плен нежнейших из цепей.
ЖАК ТАЮРО[239]
«Брожу ли по тропинкам я лесным…»
Перевод В. Дмитриева
Брожу ли по тропинкам я лесным,
Иль у реки скитаюсь в час заката,
Или в горах, где пахнет дикой мятой
И эхо внемлет возгласам моим;
Иль слушаю, угрюм и нелюдим,
Трель соловья, что так замысловата,
Или, когда душа тоской объята,
Берусь за лютню, горестью томим, —
Везде со мной ты шествуешь незримо…[240]
Ты так близка, хотя неуловима,
Что руки я вослед тебе тяну
И тщусь обнять… Обманчивые грезы!
И сызнова я проливаю слезы,
В пучине мук я сызнова тону…
ЖАН ПАССЕРА[241]
«Нету горлинки моей…»
Перевод Ю. Денисова
Нету горлинки моей.[242]
Я не слышу песен милой,
Полететь бы мне за ней.
Жаль тебе любви своей,
Мне ведь тоже все постыло:
Нету горлинки моей.
Верен ты, но я верней.
Полюбил я до могилы,
Полететь бы мне за ней.
Так зови и слезы лей!
Жалуюсь и я уныло:
Нету горлинки моей.
Нет прекрасней и светлей,
Но вернешь ли птицу силой?
Полететь бы мне за ней.
Так зову я много дней.
Счастье, ты мне изменило!
Нету горлинки моей.
Полететь бы мне за ней.
«Я знаю: все течет, все бренно изначала…»
Перевод В. Дмитриева
Я знаю: все течет, все бренно изначала,
Ряд грозных перемен страну любую ждет,
И все, что родилось, когда-нибудь умрет,
И есть всему конец, как есть всему начало.
Я знаю: суждено нам, людям, счастья мало,
И вслед за светлым днем день горестный придет,
И постоянства нет, как жизни без забот,
Ведь сохранять его лишь небесам пристало…
Но с верой предков я расстаться не хочу,
«Меняйте короля, законы!» — не шепчу,
Хоть не могу взирать спокойно и беззлобно,
Как трижды за шесть лет несчастная страна,
И завоевана и опустошена,
Добычей делалась вражды междоусобной[243].
«Тюлена больше нет… Скончался он, увы!..»
Перевод В. Дмитриева