Берлин гастролерами избалован. Кого здесь не видели! И Киркоша, и Жванецкий, и Алла Борисовна, и Гафт. Театры тоже заглядывают. Особенно если большая труппа не задействована и сложных декораций не надо.

Вот и сейчас нагрянул московский Театр Луны. «Интересно, кто у них режиссер, Людовик Солнце?»

«И что за мода каждой кочке непомерный ярлык навешивать? Насмотрелась я на телевидении на все эти пиаровские штучки. Мало людям быть «Мисс университета» или «Первая красавица поселка». Нет, подавай «Мисс Германии, Европы, Вселенной». Осталось выбрать «Мистера Млечный Путь»… Хотя что тут такого? Есть же в Японии Театр Тумана, в Праге — Театр Ночи, в Париже — Театр Солнца. Просто у меня плохое настроение».

Бомонд на сей раз собрался в кинотеатре «Урания». Его давно приспособили и оборудовали для театральных спектаклей. Примерно полтысячи мест, неплохая акустика. Хотя, впрочем, если сидишь в третьем ряду — именно такое место ей выдали в редакции, — неудивительно, что каждый шорох на сцене слышен. Правда, в гардеробе евро состригли — совсем без поборов не могут — настроение испортили. «Не будешь же права качать и своим журналистским удостоверением размахивать? Не хватает еще в театральном туалете дежурную тетку с наганом поставить».

Приличия ради прошлась по фойе, сделала вид, что кого-то разыскивает, раскланялась десяток раз. Народ все привычный, стандартная берлинская тусовка. Журналисты из русских газет, хозяйка популярного в городе турбюро, владельцы русских лавочек и магазинчиков, просто люди без определенных занятий, но с заметными доходами. Билеты стоимостью от двадцати до тридцати евро надежно отсекают голь перекатную, осевшую на берлинском социальном дне.

В фойе тем временем становилось пожиже, народ плавно перетекал в зрительный зал. Эля обзавелась программкой и, чуть переждав самых нетерпеливых, направилась на свое место. Оно оказалось почти в центре — это удобно, не будут компании опоздавших топтаться по ногам. Не угадала. Место справа оставалось свободным.

«Забавно, какая фишка выпала мне на этот раз? — подумала Эля. — Места в этом ряду заказные и «прессные», чужих, наверно, не будет. Скорее всего, наш брат журналист. Хотя всякое возможно. А вдруг?»

Пять — десять минут задержки с началом спектакля — дело привычное. Нередко — дань театральной моде. Не более того. Здесь шло к четверти часа. Зал начал недовольно ворчать. Вспыхнули и погасли короткие хлопки. Пора, мол! Давайте отрабатывайте свою валюту. Нечего прятаться за занавес.

Начали гасить верхний свет. В их ряд стал пробираться еще один зритель. Был он высок и широкоплеч, протискиваться пришлось мимо многих, кто-то вставал, другие пытались только поджать колени. Эля колебалась. В последний момент поднялась. Ее глаза оказались на уровне подбородка пришельца. Она подняла их вверх, чтобы сказать, что она думает по поводу театральных невежд, опаздывающих на пятнадцать минут. Их взгляды встретились.

— Извините!

— Ничего… — неожиданно для себя нежно и взволнованно произнесла Эля. Она вся изнутри вспыхнула жаром. Живот втянулся, напряглась грудь, приоткрылись губы.

Свет окончательно погас. Это помогло скрыть смущение. Началось действо. Ставили Фицджеральда «Ночь нежна». Актеры старались, изображали страсти и проблемы, которые не имели никакого отношения к жизни сидящих в зале. «Киноколхоз» — вспомнилось ей презрительное определение выдумок советских времен.

Фантазия, заметно болезненная, у автора присутствовала. У всех героев были изысканные наряды, они жили в шикарных отелях, все по очереди влюблялись друг в друга, никто не работал, не страдал от отсутствия денег, не ходил отмечаться на биржу труда. Папа спал с дочкой.

— Ах, как это пикантно, — резонерствовал врач-психиатр.

Ссорились старые друзья, выясняли отношения супружеские пары. Хотя, с другой стороны, не покажешь же на сцене жизнь машиниста метро, который целый день мотается от Панкова до Рулебена или от Купчина до проспекта Просвещения и обратно, после работы успевает выпить кружку пива, посмотреть футбол или гонки «Формулы-1» и рухнуть в постель без всякого интереса к жене. Чтобы ни свет ни заря встать и брести на галеры, то бишь в свою кабину. На такой пьесе зрители или с ходу уснут, или разбредутся по домам.

Секс-символ России, вошедший в каждый берлинский дом после криминальных сериалов, играл неплохо, но отнюдь не потрясал. Его менее именитый партнер был куда интересней.

Эля плохо соображала и не все видела. Она воровски поглядывала на своего соседа. Тот с неослабевающим вниманием следил за происходящим на сцене. Или это только казалось? Внутренний голос, зародившись под сердцем, безнаказанно перебрался в мозг и стал твердить Эле, что ее присутствие волнует незнакомца. Как проверить?

Эля загадала: если в антракте Макс — она почему-то решила, что соседа зовут Макс, — заговорит с ней, эта встреча будет иметь далеко идущие последствия… Если нет… Думать в этом направлении не хотелось.

Наконец после очередной вспышки эмоций на сцене опустился занавес. Раздались вежливые аплодисменты, зажегся свет. Зрители потянулись в фойе. Особенно усердствовали курильщики, на ходу вытаскивая пачки сигарет. Эля с Максом сидели в середине ряда и оказались в естественной блокаде. Им пришлось переждать, пока выйдут люди справа и слева.

— Извините, можно глянуть вашу программку?