Падрик вдруг достал резинку из кармана, растянул ее и ударил себя по лбу.

– А… это методика новая, – объяснил он мне. – Настройка на позитив… В книге недавно вычитал… Как только подумаю о плохом… бью себя резинкой.

– А ты себе так шишку не заработаешь? – спросил я с тревогой.

– Нет, я бью… в разные места, – утешил меня Падрик. – Заодно и массаж. Кровь приливает, обмен веществ лучше… Наверное. Вообще-то обычно резинку на руку надевают. Но для моего запястья она… туговата, врезается в кожу сильно. А еще рвется…

– А почему бы тебе не ставить себе щелбаны? – предложил я. – Это тоже сработает. Или можно щипать себя. Есть уйма способов обходиться без лишних приспособлений.

– Ну, в книге про резинку писали, – пожал плечами Падрик. – Наверное, не зря.

Я про себя вздохнул: вещизм – бич нашего века. Люди даже не задумываются о том, что большинство вещей, которыми они себя окружают, – просто бесполезный хлам.

Пожелав Падрику удачи, я вышел из-под эстакады, чуть не пропустив нужный поворот. Кругом было так оживленно, что идти приходилось со скоростью приклеенной к тротуару жвачки. Стоит ей преодолеть пару шагов на чьей-нибудь подошве, как она вновь пристает к плитке и замирает в ожидании другого пешехода. Так и я без конца останавливался, потому что количество знакомых на квадратный метр улицы зашкаливало.

– Здорова, дед Тю-тю, с юбилеем тебя! – улыбнулся рыжий Мэл Граб, временами просивший меня присмотреть за своим братом-близнецом. – У тебя сегодня какой пирожок?

– Привет, парни, благодарствую! Сегодня день мясного, я только что съел чебурек.

– Твою чешую, опять я проспорил! – воскликнул Мэл, глядя снизу вверх на вихрастого Георга, которого вел за руку.

– Знатит я выбилаю узын! – веселился тот. – Хотю котлеты из кабатьков!

Георгу было уже восемнадцать, но он обладал умом трехлетнего ребенка, и Мэл частенько ему подыгрывал. У близнецов часто случается такая грустная история. Когда женщина беременеет двойней, ее тело бросает все силы на защиту одного плода, а второй попадает под гнет накопленных в организме матери токсинов, что приводит к печальным последствиям.

– Ну, так и быть, кабачковая ты душа. Будь здоров, дед Тю-тю! Возьмем кабачков и сразу к тебе на площадь!

– Буду вас ждать!

Мою руку что-то лизнуло: это была Булочка – собака тетушки Поньи, бегавшая за всеми, кто вкусно пах. Булочка обливалась слюной, тычась носом в мою ладонь, все еще пахшую чебуреком. Я бы оставил кусочек, но боялся подкармливать Булочку, потому что они с тетушкой вечно сидели на диете, наверное, на дрожжевой, ибо после нее пышнели еще больше. Тетушка Понья очень переживала из-за лишнего веса, но, как по мне, сбрасывать ей надо было не килограммы, а комплексы, потому что роскошная, но грустная тетушка Понья никого не привлекала. Зато ее толстая и веселая собака нравилась всем.

– Пойдем, Булочка! – сказал я, потрепав ее за ухом. – Проводишь меня на площадь.

Я растопырил ноздри и полной грудью вдохнул вечернюю Атлаву. Сквозняк вытягивал из форточек ароматы жаркого, клубничного печева и шоколада, но они тут же мешались с рыбной вонью, такой привычной для нашего города.

Отовсюду доносился хохот, играли граммофоны в чайных, звенели гирлянды колокольчиков над входными арками бакалей, тут и там хлопали двери подъездов. Отражения в окнах постепенно становились розово-золотыми – садилось солнце.

– Вот где истинное наслаждение! – сказал я собаке. – Небом можно любоваться вечно, оно не исчезнет внезапно, в отличие от человека. Оно постоянное, надежное и всегда разное, поэтому не надоедает. Никто не отнимет у меня небо. Это прекрасный источник наслаждения, но все слишком заняты, чтобы его замечать. Люди гоняются за счастьем, не понимая, что это оно не может их догнать.