Мой отпуск перевалил через экватор. Сделать нужно еще многое. Разум фиксирует это безжалостно – помимо моей воли, ведь мне так хотелось бы забыться!
Словом, я не люблю понедельник. Многие не любят понедельник. Казалось бы, тут я не оригинален, но даже в этом знакомом всем ощущении – «понедельник – день тяжелый», как любит повторять мама, – у меня есть что-то свое, особенное, особенно изощренное, изворотливое. О нет, не работа, не взрослая жизнь сформировали во мне это тревожное чувство – понедельник я невзлюбил еще в школе. Хотя что плохого было у меня в школе? В сущности, ничего, если не считать всякой надуманной мной ерунды. «Подумаешь, какой неженка!» – сказал бы дедушка. Более того: мне ведь нравилась школа, я любил ребят из класса, уважал учителей… Но дело в другом: понедельник возвещал о необходимости возвращаться в мир, следовать его чуждым мне законам. А наступал он, этот зловещий день, до ужаса быстро – в субботу мы ведь учились, пусть и по укороченной программе (уроки длились не 45, а 35 минут); вечер субботы проносился стремительно, утро воскресенья казалось совсем уж мимолетным, а потом день, вечер – тоскливая пора, когда приходилось думать о… понедельнике. О нем, проклятом!
ЭТАЖ СЕДЬМОЙ
Перед отъездом родители оставили мне много съестного: огромную кастрюлю щей, гуляш, отбивные, плов; я уж не говорю про йогурты и молоко, сыр и колбасу, овощи и фрукты; мама наделала своих фирменных сырников, вдосталь было и сладостей. Холодильник был забит до отказа, и это давало мне максимальный простор для творчества: вечное беспокойство, связанной с добыванием хлеба насущного, временно отступило.
Всю эту неделю я методично истощал запасы, так что к воскресенью ничего уже почти не осталось – только щи на донышке. Пора была совершить вылазку в магазин – с тряпичной сумкой, наполненной целой кучей пакетов разных размеров и прочности. Закупиться мне нужно было не только на себя (предстоящая неделя), но и в расчете на родителей (неделя плюс). Мне кажется, всякий раз я теперь ставлю новый рекорд – и по потраченной сумме, и по килограммам приобретенного добра, которое мне едва хватает сил дотащить до дома.
В подъезде меня ждала приятная неожиданность – подкатил большой лифт. Встречаемся мы с ним не часто, разве что в моих чудодивных, фантастических снах. Нагружен я был, как вол, но упустить возможность сделать очередной замер – этого позволить я себе не мог. Новые данные снова несколько отличались от полученных ранее, что было, наверное, объяснимо, и всё же эта погрешность, с которой я никак не могу справиться – раздражает.
Наспех разложив продукты, я бросился к монитору.
Демоны в наших головах – не свидетельство ли это существования Бога? Получается, если мы признаем силу демоническую, то должна же – в противовес ей – существовать и иная, противоположная сила…
* * * * *
Я очень испугался, когда однажды отец не пришел домой ночевать. В тот вечер мы с мамой сразу поняли, что он «загулял», как она выражалась; случалось это не так уж редко, но обычно он предупреждал, что идет на встречу/банкет/юбилей… Было уже поздно, когда я ложился, ощущая в высшей степени досадную горечь, как будто мой организм походя отравили, и я ничего не могу с этим поделать, – отца всё не было. Лежа в постели, я смотрел в потолок (глаза быстро привыкли к темноте) и думал о нем. Мне не спалось, но я надеялся, что, как только я засну, меня разбудит такой желанный звонок в дверь или домофон, и я радостно вскочу, чтобы впустить его. Но мне не спалось. Мне не спалось – отца всё не было… Очнувшись, я с ужасом обнаружил, что комната моя озарена рассветными лучами. Потом я заснул снова.
Наступило субботнее утро – отца по-прежнему не было. Тревога наша возросла многократно – иногда он приходил очень поздно, но ведь всегда приходил, возвращался. Я не находил себе места. Мама позвонила отцовскому шоферу – тот рассказал, что накануне высадил отца где-то в центре, в обычное время; эти данные нам ничего не давали, а шоферу о своих планах отец даже не намекнул. Мы подождали еще немного, и, подавив неловкость и стыд, мама начала обзванивать его закадычных друзей (или их жен) – все они ничего не знали. Меня охватило отчаяние: что дальше – звонки в больницы, милицию, морг?
Я выбежал из дома – отправился искать отца. Куда, в каком направлении? Конечно, в Каменный Лог – к восточным склонам, в сторону одной из дальних автобусных остановок. Не знаю почему, но мне казалось, что он должен явиться именно оттуда. Бегом я спустился на один из глубинных ярусов, чуть не навернулся на ступеньках (упасть там было бы очень больно!), потом оказался в низине и только тогда немного успокоился, перешел на шаг. С замиранием сердца я всматривался в каждого прохожего (их было совсем немного), уже спешившего в выходной по каким-то делам, всё надеясь увидеть за поворотом, различить где-то в величавых темно-зеленых зарослях родное, любимое лицо, знакомую походку…
Удивительно, но чутье меня не подвело: я действительно его встретил. Он явно торопился, его внешний вид выдавал лишь недавно состоявшееся пробуждение от тяжелого сна; он выглядел разбитым, смущенным, и глаза его смотрели растерянно и виновато. Мы шли навстречу друг другу, и между нами случилась немая сцена. Я хотел было что-то сказать, а он молчал, очевидно ожидая от меня приступа гнева, криков, скандала – я чувствовал, как он беззащитен, как легко мне его в этот момент ранить, чего я совершенно не желал. И я не стал ничего говорить, а просто обнял его – кинулся ему на шею. Увы, жест этот получился во многом театральным – как будто мы снимались в дешево-сентиментальном кино, – и всё же в нем что-то было. Никаких слов не требовалось: главное, папа пришел.
* * * * *
Дедушка любил прилечь в моей комнате – почитать «книжонку». А я любил за ним следить. Впоследствии я побывал на дедушкином месте, когда некоторое время (было это несколько лет назад) в съемной квартире со мной жила кошка – эта маленькая несносная когтистая чертовка также постоянно выслеживала меня, подстерегая за каждым углом… Воистину всё в этом мире возвращается – пусть мы не всегда замечаем это, пусть порой в диковинных формах, – подчиняясь законам метафизического круговорота!
Так вот, как только дедушка устраивался поудобнее, я затихал, прекращая все свои игры – наклевывалась игра куда более интересная! Еле сдерживая озорной смех, я крался по коридору вроде бы совсем бесшумно. Дедушка покашливал и шелестел страницами – и совершенно, как мне казалось, меня не слышал. Осторожно заглядывая в комнату, я замирал у дверного проема – долго выведывал обстановку. Потом, затаив дыхание, я приступал к самому опасному участку пути – перед тем как пробраться в комнату, опускался на пол и передвигался уже ползком, словно червячок, или индеец, или, лучше, тот самый крадущийся котенок. Неспешно я подползал к самой кровати – дедушка по-прежнему меня как будто не замечал. И вдруг он резко отрывался от книги и, смотря поверх очков, с шутливой строгостью произносил: «Ах ты разбойник!» И с довольным поросячьим визгом, разоблаченный, я убегал восвояси.
Но это отнюдь не значило, что игра закончена. Мне казалось, что теперь-то дедушка уж точно не ждет подвоха и мне удастся застичь его врасплох. И я тут же начинал вторую вылазку, которая ничем не отличалась от предыдущей: «Ах ты разбойник!» – звучало в конце. А потом еще и еще, всё с тем же результатом. Конечно, дедушке надоедало мне подыгрывать, но я не унимался. Дети ведь никогда не знают меры. И так упоительно было приводить в порядок захолонувшее было сердце!
Всё в точности повторялось, только когда я вновь оказывался на подступах к кровати (ближе подбираться было уже вроде некуда), дедушка – внезапно! – никак на меня не реагировал… Дедушка мирно спал.
27 августа, вторник
Лет пятнадцать назад мы проводили лето в загородном доме. И вот мне приснилось, будто, поборов стрелу времени, я совершил невозможное и вернулся в прошлое – я, человек нынешнего года.