- Садитесь, - сухо произносит директор Хога, стоя у стола и глядя на нас, чуть прищурив глаза. И разглядывает нашу восхитительную гриффиндорскую форму, которая, безусловно, всегда радует глаз истинного слизеринца.

О, а ты не только что вернулся, отмечаю я про себе. Ты здесь уже довольно давно. Когда ты приходишь откуда-то, я словно ощущаю на тебе ауру, запахи, звуки того места, откуда ты только что явился. Но сейчас это не так. Что ж, значит, ты тоже готов к разговору и успел все обдумать. И мы не спишем твое решение на эмоции, гнев, усталость, министерскую шелуху, постукивание судейского молоточка на заседании Визенгамота. Это будет взвешенное решение, и мы его примем. Каким бы оно ни было. Даже я.

Мы, несколько робея, усаживаемся в кресла на довольно большом расстоянии от его стола. А у него в руках три бумажки - те самые наши заявления.

- Как я понял из данных, с позволения сказать, документов, а также разговора с вашим деканом, дальнейшее пребывание в школе вы считаете для себя неприемлемым? - и он внимательно разглядывает нас, каждого по отдельности.

- Да, господин директор, - практически хором отвечаем мы. И я отвечаю вместе со всеми.

- Таким образом, у меня два варианта - подписать ваши заявления или же выбросить их в камин, - холодно говорит он, напоминая сейчас… да-да, себя самого чуть больше года назад, когда он преподавал нам Защиту на шестом курсе.

Только бы он не начал нас сейчас расспрашивать! Меня он вряд ли о чем-нибудь спросит, но вот Рона и Герми… Они же не могут объяснить ему, что Мак Гонагалл застала их «обжимающимися»! Неужели он не избавит их от этой унизительной сцены? Или сейчас протянет мне мое подписанное заявление и скажет, что я вот могу выметаться немедленно?

Он все еще стоит у стола, изучая нас, давая нам возможность говорить. А из нас, как обычно, самой смелой оказывается Гермиона.

- Поймите нас, господин директор, мы не сможем оставаться здесь, где все обращаются с нами, как с детьми. Мы не хотели Вас обидеть… Просто вчера… это было невыносимо.

Почему он не приходит ей на помощь? Почему не говорит, что он все понимает, что знает, что мы не дети? Или он тоже решил считать нас студентами? Такими же, как все, только переступившими черту? Тогда, значит, мои худшие опасения оказались правдой, а все, что он шептал мне, обнимая меня, ложью. Гладиаторам не пристало умирать на коленях, так что я присоединяюсь к Герми:

- Простите, господин директор, мы, наверное, переросли школу. И воспитательные методы профессора Мак Гонагалл мы тоже переросли. Мы не готовы выслушивать указания о том, где и с кем нам можно спать, целоваться и обниматься. Мы не сможем послушно сидеть на уроках, писать сочинения и трястись из-за просроченной домашней работы или заваленной контрольной. Думаю, на нашем месте Вы бы тоже не стали. И Вы знаете, почему. На самом деле, только Вы и знаете.

Минута проходит в молчании. Он просто рассматривает полоски на моем галстуке.

- Хорошо, - наконец, говорит он, - предположим, я понимаю причины вашего решения. И даже нахожу его весьма разумным.

Вот и все, думаю я, вот и все. Так оно, наверное, и бывает. Сны когда-нибудь заканчиваются, ты собираешься и выходишь за очередную дверь, за которой тебя опять никто не ждет. Вот и все…Ему осталось только поставить три подписи, пожелать нам счастливого пути, сообщить, что расписание консультаций он вышлет нам в августе. Но он почему-то медлит.

- Видите ли, молодые люди, - продолжает он, - есть одно обстоятельство. Вы, вероятно, не задумывались о том, что ваш уход из школы будет иметь для ее репутации весьма негативные последствия. Или задумывались, и намеренно закатили эту истерику. Я не прав?

- Мы не закатывали истерику, - опустив голову, глухо говорит Рон. - Просто я не хочу, чтоб даже очень уважаемая профессор, наш декан, оскорбляла мою девушку и моего друга.

- Поттер, - это он обращается ко мне! - почему Вы не сообщили мне об этом вчера? У Вас же была такая возможность. Сочли это ниже своего достоинства?

- Я не хотел жаловаться.

Если он немедленно не заткнется, я пойду собирать вещи прямо сейчас. Поттер… У меня внутри все дрожит.

- Сэр, - я тоже называю его так, как не делал этого давно, - разрешите нам сегодня же уехать на Гриммо. Мы закончим школу экстерном. Мы объясним, что наше решение связано с тем, что мы чувствуем себя достаточно взрослыми и хотели бы устаивать свою жизнь вне стен школы. Найти работу, например. Нам же уже восемнадцать. Каково нам будет оставаться практически на второй год?