— Ладно, надеюсь, тебя посадят вместе со мной, а как я должен поддерживать связь с управлением и передавать секретную информацию?
— Вот, — Еле протянул Холдару небольшой ТВ-шар, такой же как и у него.
— Кажется, я видел такую штуку… — протянул Холдар, — это для разговоров на расстоянии?
— Да, именно. Ты должен просто подумать о том человеке, с которым хочешь поговорить, и если у него есть ТВ-шар, он ответит тебе. Ну, больше нет вопросов? Тогда можешь идти.
— Что, прямо так? Может хоть денег дашь?
Еле, ничего не ответив, воззрился на Мелирленса, пристроившегося на нарах. Тот, осознав с какой целью на него смотрят, уже потянулся к кошельку, но встрепенулся и скорчил извиняющуюся улыбку:
— Тут такое дело, Еле, все забывал сказать… Собственно, я хотел попросить у тебя в долг.
— В долг? Но получка была только-только. Тебя, что ли, обкрали?
— Нет, что ты! Капитана полиции? Нет, нет. Просто вышло такое дело…
— Ладно, во имя всех богов, что за… Но я ведь всего лишь рядовой милиционер, только-только завязавший с испытательным сроком. Вы хоть представляете, какая у меня зарплата?
— Представь себе, представляю, Еле, — ответил Мелирленс, — ну так?
— Сейчас, сейчас…
Еле полез за кошельком, отсчитал Мелирленсу двадцать серебряников, посмотрел на мину последнего и с тяжелым вздохом добавил еще десять. После чего, не дожидаясь возмущенных криков Холдара, и благодарственных речей Мелирленса, отдал Холдару пятьдесят серебряных монет.
— Ну иди, шпион, — обратился он к Холдару.
— А как же… ну какие-нибудь бумаги, что-ли или документы. У меня, между прочим, забрали временную прописку!
— Зачем тебе документы? Запросто подделаешь. А бумаги? Незачем они тебе, или ты правда хочешь геройской смерти?
— Ну тогда прощай, Еле. Надеюсь, дождь минует твою макушку и головы твоих потомков.
— До встречи, Холдар. Забавно, что ты пользуешься выражениями страны своего временного гражданства, а я о них уже давным-давно забыл, хотя и родился в халифате.
— Вообще-то я для тебя старался, — сказав это, Холдар вышел из осточертевшей ему камеры.
После того, как он скрылся за дверью, Мелирленс поднялся с нар, на которых растянулся с максимальным удобством, какое могли позволить ему тюремные нары, и произнес: