Но самостоятельная ценность эмоций, их способность мотивировать поведение в любом случае оказываются иллюзией. Стремление к «переживанию положительных эмоций» не в состоянии объяснить, почему данный человек стремится именно к такому, а не иному источнику удовольствия, радости, счастья. Это понял уже Зигмунд Фрейд, призывая искать движущие силы человеческого поведения «по ту сторону принципа удовольствия». Когда Б. И. Додонов классифицирует «эмоциональную направленность личности» как стремление к переживанию альтруистических, коммуникативных, глорических и т. п. эмоций, он лишь констатирует ориентацию субъекта на преимущественное удовлетворение тех или иных
Такой же иллюзией оказывается и стремление к переживанию отрицательных эмоций ради них самих («Я жить хочу! хочу печали» — Лермонтов). Этот крик души поэта вызван ощущением отсутствия у его лирического героя значительных и вдохновляющих жизненных целей. Познание смысла, назначения своего существования есть важнейшая человеческая потребность. «Без твердого представления себе, для чего ему жить, человек не согласится жить и скорей истребит себя, чем останется на земле, хотя бы кругом его все были хлебы» (Достоевский). Наличие не только положительных, но и отрицательных переживаний свидетельствует субъекту о том, что он обладает желаниями, стремлениями, целями, то есть что он живет достойной человека жизнью. Нельзя же лирического героя Лермонтова понимать буквально: не всякой жизнью удовлетворится он и не любой печали он страждет. Точно так же за стремлением к опасности, к риску кроется не просто тяга к отрицательным эмоциям, но сложнейшая система потребностей социального самоутверждения наряду с особой потребностью преодоления препятствий, которую принято называть волей.
Тезис о самоценности эмоций, об их способности мотивировать поведение уводит исследователя от необходимости анализа того, что прячется за эмоциями и что является самым главным в современном человекознании — от анализа сферы потребностей и мотивов.
Мы рассмотрели ряд наиболее типичных критических замечаний в адрес информационной теории эмоций. Встреча с фактами, противоречащими теоретической концепции, — чрезвычайно важное событие, побуждающее развивать и совершенствовать теорию или расстаться с ней, если новые факты опровергают теорию в целом. На протяжении пятнадцати лет я и мои сотрудники буквально охотимся за такими фактами, выискиваем их в научной литературе и в жизни. К сожалению, сколько-нибудь существенных противоречий нам пока найти не удалось, как не удалось найти и теорий, способных более четко и аргументированно ответить на вопрос о закономерностях, внутренней организации, функциональном значении эмоций.
В настоящее время информационная теория эмоций не имеет конкурентоспособных альтернатив.
Физиология эмоции
Мы не ставим себе целью дать обзор всех изученных в настоящее время физиологических сдвигов, сопровождающих эмоции человека и высших животных. Такие обзоры нетрудно найти в литературе (см., например, Д. Б. Линдсли [1960]). Мы остановимся только на изменении тех физиологических функций, динамика и механизмы которых стали более ясны благодаря информационной теории эмоций.
Влияние эмоций на сердце
Закономерности сердечно-сосудистых сдвигов, сопровождающих эмоционально окрашенные реакции человека и животных, могут быть понятны только в том случае, если мы будем рассматривать эти сдвиги в качестве вегетативных компонентов целостных поведенческих актов. Регистрация артериального давления при стимуляции различных структур гипоталамуса у кроликов показала, что каждой поведенческой реакции животного соответствует свой характерный тип изменения давления в сонной артерии. Ориентировочно-поисковое поведение сопровождается медленным нарастанием давления с большим латентным периодом после начала стимуляции. Короткий латентный период, за которым следует крутой подъем артериального давления, характерен для агрессивно-оборонительных реакций, а снижение давления соответствует состоянию общего угнетения подопытного животного, поведению пассивно-оборонительного типа [Козловская, Вальдман, 1972].
Наблюдения такого рода послужили основанием рассматривать изменения функций сердечно-сосудистой системы при эмоциях в качестве энергетического обеспечения предстоящей или наличной двигательной активности. Однако свести приспособительное значение эмоций к вегетативно-энергетическому «обслуживанию» работающих мышц не представляется возможным. Выраженные изменения вегетативных функций наблюдаются и при тех видах двигательной активности, которые не сопровождаются вовлечением нервного аппарата эмоций. Более того, вегетативные сдвиги при эмоциях, как правило, носят избыточный характер, явно превосходят реальные энергетические траты. Предстоящее ответственное соревнование вызывает у спортсменов более сильные вегетативные и гормональные сдвиги, чем тренировочные упражнения с физической нагрузкой, превосходящей те усилия, которые спортсмен развивает во время соревнований. В состоянии непосредственной готовности к физическому напряжению минутный объем крови возрастает у ватерполистов на 66 %, а у стрелков на 22 % по сравнению с фоном. Ситуация соревнований повышает минутный объем соответственно до 85 и 74 % [Дашкевич, 1970].
Можно зарегистрировать сильнейшие вегетативные сдвиги при эмоциональном напряжении, вообще не связанном с физическими усилиями. У переводчиков-синхронистов частота сердечных сокращений подчас достигает 160 уд./мин, в то время как значительная физическая нагрузка (60 подскоков за 30 с) вызывает у тех же лиц учащение пульса, не превышающее 145 уд./мин [Каримова, 1968]. Чувствительным показателем эмоционального напряжения служит амплитуда зубца
На рис. 13 представлены изменения величины |3, полученной при аппроксимации нисходящего участка зубца
Феноменология вегетативных сдвигов при эмоциональных реакциях высших животных и человека менее всего походит на массивное, генерализованное энергетическое обеспечение борьбы или убегания, как это представлялось исследователям прошлого — начала нашего столетия. Во многих случаях мы обнаруживаем зависимость вегетативных сдвигов от чрезвычайно тонких интеллектуальных операций, совершающихся в головном мозге. Например, степень эмоционального напряжения у человека, которому предстоит выполнение опасного задания, зависит от субъективной оценки меры опасности путем сопоставления известного субъекту общего количества операций такого рода с количеством операций, закончившихся неблагоприятно [Янкелевич, 1965]. Вегетативные сдвиги минимальны при первых в жизни парашютных прыжках и у мастеров парашютного спорта, однако причины этих двух явлений различны. Совершая первый прыжок, человек еще не осознает реальную меру опасности и силу возникающих при этом ощущений. Во втором случае опыт мастера гарантирует ему благополучное завершение прыжка. Согласно информационной теории эмоций и в первом, и во втором случае отсутствует дефицит прагматической информации, причем у новичка он связан с отсутствием прогноза, а у мастера — с достаточностью информации, необходимой для эффективных действий.
Даже в обычном горизонтальном полете на самолете-истребителе без каких-либо явных признаков физических нагрузок, частота сердечных сокращений пилота, выполняющего ответственное задание, возрастает до 90 ударов в минуту, при переходе звукового барьера — до 100, а во время дозаправки самолета в воздухе составляет примерно 115 ударов в минуту при норме 65–70 ударов. Объективные симптомы эмоционального напряжения становятся еще более очевидными при наличии каких-либо осложнений в ходе полета. В момент инцидента с лунным модулем американского космического корабля «Аполлон-10» частота пульса у астронавта Сернана увеличилась вдвое и достигла 129 ударов в минуту. Аналогичные изменения были зарегистрированы в электрокардиограмме и у членов экипажа «Аполлон-13» при неисправностях в системе энергопитания. Чувство ответственности, стремление к достижению социально значимых целей развиты у человека так сильно, что приводят к эмоциональному напряжению даже в тех ситуациях, где благополучию и жизни оператора непосредственно ничто не угрожает. Во время спуска «Лунохода» с посадочной площадки и в самом начале его вождения по Луне частота пульса у членов наземного экипажа достигла 130–135 ударов в минуту, а задержки дыхания — 15–20 секунд.
Многочисленными исследованиями показано, что ориентировочно-исследовательская реакция, в основе которой лежит тенденция продолжить контакт с внешним стимулом, уточнить его физические характеристики и значение для субъекта (рефлекс «что такое?» по Павлову), сопровождается урежением сердцебиений. Ориентировочно-оборонительная реакция с характерной для нее готовностью превентивно оборвать контакт с новым стимулом («рефлекс биологической осторожности» по терминологии Павлова), напротив, учащает ритм сердцебиений [Lacey, Kagan, Lacey, Moss, 1963]. Исследовательский или оборонительный тип реакции с характерными для них вегетативными компонентами зависит не только от степени новизны и других параметров стимула, но и от индивидуальных особенностей субъекта. Например, тревожный субъект отвечает на нейтральный сигнал в ряду эмоционально окрашенных как на эмоционально отрицательный — учащением сердцебиений вместо их урежения [Нате, 1973].
В первой главе мы привели свои собственные и литературные данные, свидетельствующие о том, что изменения частоты сердцебиений, вне зависимости от того, идет ли речь об их урежении или учащении, зависят от силы потребности (мотивации) и падения (прироста) вероятности удовлетворения этой потребности в данный момент. Изменения деятельности сердца служат наиболее надежным объективным показателем степени эмоционального напряжения у человека по сравнению со всеми другими вегетативными функциями и при наличии двух условий: 1) если мы имеем дело с достаточно выраженным эмоциональным напряжением; 2) если это состояние не сопровождается физической нагрузкой. Но и в последнем случае вегетативные сдвиги при эмоциях явно превосходят энергетические траты организма, демонстрируя частный пример компенсаторной функции эмоций. Факты показывают, что эмоциональное напряжение возникает в ситуации прагматической неопределенности, когда неясны характер, объем и продолжительность предстоящих действий. В такой ситуации изменения вегетативных функций организма невозможно точно приурочить к двигательной активности. По-видимому, процесс длительной эволюции продемонстрировал целесообразность превентивно избыточной мобилизации вегетативно-энергетических ресурсов в тех случаях, когда прогноз объема предстоящих двигательных усилий затруднен. Эта целесообразность и была закреплена естественным отбором.
В какой мере отражаются на деятельности сердца не только степень (величина) эмоционального возбуждения, но и его «знак» — положительная или отрицательная окраска?
Е. Бовард [Bovard, 1961, 1962] полагал, что положительные эмоции связаны с активацией структур переднего и латерального гипоталамуса, сопровождающейся на периферии сдвигами парасимпатического характера. Отрицательные эмоции, напротив, связаны с задними и медиальными отделами гипоталамуса и проявляются симпатическими эффектами. Эти две системы находятся в реципрокных отношениях, баланс между ними закреплен генетически и регулируется ядрами миндалевидного комплекса.
Однако уже Гелльгорн [1948] показал, что возникновение эмоций, как правило, приводит к одновременному возбуждению и симпатического и парасимпатического отделов вегетативной нервной системы, которые часто оказываются синергистами. Одна и та же эмоциональная реакция нередко проявляется таким «симпатическим» сдвигом, как учащение сердцебиений, и таким «парасимпатическим», как нарастание электрического сопротивления кожи. Взаимодействие симпатических и парасимпатических эффектов осложняется динамическим сосуществованием двух тенденций, одна из которых направлена на вегетативно-энергетическое обеспечение данной эмоциональной реакции, а вторая — на сохранение и восстановление гомеостатических констант [Gellhorn, 1960]. Пользуясь языком современной теории регулирования, можно сказать, что сдвиги вегетативных функций при эмоциях представляют комбинированную систему управления, где самоорганизующаяся часть, основанная на принципе отрицательной обратной связи, обеспечивает защитно-компенсаторную коррекцию фило- и онтогенетически детерминированной программы [Хаютин, 1967].