О целесообразности выражения информационной теории в виде «формулы эмоций»

Многие критики возражают против использования «формулы эмоций», поскольку она не является количественной в строгом смысле. Предвидя такого рода замечания, мы каждый раз подчеркиваем, что наша формула представляет структурную модель, в предельно краткой и наглядной форме демонстрирующую внутреннюю организацию эмоций. Целесообразность такого рода моделей очень хорошо обосновал Б. Ф. Ломов. «Можно выделить несколько подходов использования математики в психологии. Наиболее простым является так называемый дискурсивный подход, который состоит по существу в замене естественного языка математической символикой. Обычный язык часто оказывается недостаточно адекватным, чтобы экономно и четко выразить всю сложность тех или иных развиваемых в науке идей. В этой ситуации символика может заменить длинные рассуждения. Она может служить и своего рода мнемоническим средством — удобным для памяти кодом.

Примером дискурсивного подхода может служить известная “формула” эмоций, предложенная П. В. Симоновым: Э = П (Ис — Ин). Она хорошо выражает основную идею автора, но совершенно непригодна для конкретных расчетов. Автор не раскрывает характера зависимостей, о которых идет речь, и не предлагает мер, позволяющих дать количественную оценку связываемых явлений» [Ломов, 1971, с. 34].

Будучи солидарен с Б. Ф. Ломовым в его оценке дискурсивного подхода, я не могу согласиться с последней частью приведенной цитаты.

Разумеется, у нас нет универсальных единиц измерения потребностей, эмоций и прагматической ценности информации. Тем не менее существует реальная возможность экспериментальной проверки формулы в наиболее простых и потому эмпирически измеримых ситуациях. Например, в определенных пределах мы можем измерить потребность в пище продолжительностью пищевой депривации, а вероятность удовлетворения этой потребности оценить через вероятность подкрепления пищей условных сигналов. Так, в опытах на собаках А. Я. Мехедова [1969] экспериментально показала, что степень эмоционального напряжения, о котором судили по частоте сердцебиений, зависела и от потребности (продолжительности пищевой депривации), и от вероятности подкрепления. При одной и той же вероятности эмоциональное напряжение оказалось разным после односуточного или трехсуточного голодания. С другой стороны, при одной и той же продолжительности депривации, частота сердцебиений достоверно возрастала при переходе от постоянного к вероятностному (частичному и случайному) подкреплению условных сигналов. В своих собственных опытах с выработкой условных оборонительных рефлексов на время у человека (см. выше) мы измеряли дефицит прагматической информации через суммарную величину ошибок, допускаемых субъектом в процессе научения.

В настоящее время возможность «конкретных расчетов» и «количественной оценки» больше зависит от успехов прикладной математики, чем от психолога-экспериментатора. С. А. Анисимов и Н. С. Райбман при нашем участии применили к исследованию эмоциональных реакций человека так называемые игровые, в частности минимаксные методы [Симонов, Анисимов, Райбман, 1978]. Эти методы позволяют определить не само значение (величину) эмоции, а лишь вероятность того или иного ее значения. При подобном более строгом подходе закономерная зависимость эмоций от степени неопределенности проявляется не в единичном опыте, а во многих испытаниях и потому носит статистический характер. Анализ экспериментального материала показал, что при одной и той же потребности с ростом неопределенности вероятность сильных эмоциональных реакций (сердечных и кожно- гальванических) возрастает, а вероятность отсутствия эмоциональной реакции падает.

Мы глубоко убеждены в том, что дальнейшее совершенствование экспериментальной техники и методов обработки фактических данных позволит модифицировать формулу эмоций таким образом, что она будет отражать не только качественно-функциональные, но и количественные зависимости. Впрочем, продуктивность и перспективность нашей структурной модели отнюдь не сводится к этой потенциальной возможности.

Мы категорически не согласны с Б. Ф. Ломовым в том, что информационная теория эмоций «не раскрывает характера зависимостей, о которых идет речь». Напомним, что формула очень наглядно демонстрирует зависимость положительных и отрицательных эмоций от прироста (Ис больше, чем Ин) или падения (Ин больше, чем Ис) вероятности удовлетворения потребности. Но формула отражает и более сложные отношения.

Согласно формуле П = Э / (Ин — Ис). В самом деле, эмоция усиливает потребность. Экспериментально показано, что страх боли усиливает чувство боли, понижает болевой порог. С другой стороны, чувство радости, воодушевления, возникшее даже при небольшом успехе, усиливает потребность достижения конечной цели. Слишком высокая или слишком низкая вероятность достижения цели, напротив, оказывает на потребность угнетающее влияние. Очень доступное перестает быть желанным, теряет свою привлекательность. Пессимистический прогноз порождает состояние безнадежности. Антуан де Сент-Экзюпери пишет о летчике, потерпевшем аварию: «…начиная со второго дня, больше всего уходило сил на то, чтобы не думать… положение было уж очень безнадежным, чтобы иметь мужество идти, надо было поменьше размышлять о своем положении» [Сент- Экзюпери, 1957, с. 104].

Механизм прогнозирования возможности удовлетворения потребности в свою очередь испытывает влияние эмоций и потребности, поскольку (Ин — Ис) = Э/П. Отрицательная эмоция делает неблагоприятный прогноз еще более пессимистичным. Положительная эмоция способствует переоценке реальных достижений («головокружение от успехов»). Что касается потребности, то ее нарастание заставляет субъекта пренебрегать даже низкой вероятностью достижения цели. С другой стороны, сильная потребность склонна преуменьшать возросшую вероятность: при сильной потребности выигрыш кажется не столь уж значительным. Мы полагаем, что колебания «уровня притязаний», описанные Куртом Левином и его последователями, в значительной мере зависят от взаимовлиянии механизмов потребностей (мотиваций), эмоций и прогнозирования возможности достижения цели.

В самом общем виде можно сказать, что при одной и той же силе потребности человек охотнее стремится к цели, когда задача трудна, но решение ее возможно. Это правило идеально совпадает с максимумом положительных эмоций согласно формуле Э = П (Ис — Ин). Ю. Н. Гантман [1971] исследовал зависимость удовлетворения деятельностью (положительное эмоциональное состояние) от трудности задачи и комплекса «знания — способности». Оказалось, что удовлетворение линейно зависит от мотивации (то есть от 77). Слишком простая задача при хороших знаниях и способностях, равно как и непосильная задача, отрицательно влияют на удовлетворение деятельностью. Чрезвычайная сложность феноменологии эмоций заключается в том, что потребности, эмоции и механизмы прогноза, влияя друг на друга, продолжают зависеть от этих, изменяемых ими факторов. Вот почему определение количественных соотношений, о которых говорит Б. Ф. Ломов, представляют пока явно непосильную задачу. Что же касается качественных функциональных зависимостей, то информационная теория эмоций много раз продемонстрировала свою продуктивность и соответствие эмпирически наблюдаемым фактам. В последней главе мы постараемся показать, как информационная теория потребовала коренного пересмотра целого ряда положений, традиционных для современной психологии.

В своей совместной статье Б. Ф. Ломов и А. М. Иваницкий [1977] рассмотрели случай, когда две концепции — психологическая и физиологическая — приходят к сходным выводам. «В результате, — пишут авторы статьи, — может быть составлено как бы своеобразное уравнение, которое позволяет выразить психологическое понятие через физиологические характеристики или наоборот. Для составления такого уравнения необходимо, чтобы обе теории были как бы сфокусированы на одни и те же экспериментальные факты» [Ломов, Иваницкий, 1977, с. 953].

Формула эмоций и есть такое «уравнение», составленное нами в 1964 г.

О так называемой «ценности» эмоции

Информационная теория рассматривает потребность и эмоцию как тесно связанные, но отнюдь не сводимые друг к другу феномены. Подобную точку зрения сегодня можно считать общепринятой.

«Эмоции не являются мотивами», — утверждал А. Н. Леонтьев. Эмоции «не несут информацию о внешних объектах», но «отражают отношения между мотивами и реализацией, отвечающей этим мотивам деятельности» [Леонтьев, 1971, с. 16–18]. Голландский философ С. Штрессер, отвечая на вопрос «Что такое эмоция?», подчеркивает: «Термин “эмоция” определенно не является синонимом терминов “влечение” или “потребность”. Голод, жажда, потребность в сне, боль и другие бедствия могут быть причиной эмоций, но они не есть сами эмоции. Вместе с тем эмоция не есть мотив» [Strasser, 1970, с. 301]. С философом и психологом солидарны и нейрофармакологи: «…нейрохимические вещества позволяют расчленить эмоциональное состояние и мотивационное состояние. Эти данные не дают основания для идентификации нейрофизиологических механизмов, лежащих в основе обоих процессов» [Вальдман, Звартау, Козловская, 1976, с. 39].

Казалось бы, этот вопрос можно считать решенным, однако, согласно Б. И. Додонову [1978], эмоция выступает и в функции оценки, и в функции ценности, когда человек стремится непосредственно к переживанию. В последнем случае сами эмоции являются мотивом, «притягивающим» субъекта к деятельности. Выше мы говорили о способности эмоций влиять на породившие их потребности и на прогнозирование возможности их удовлетворения. Соответственно весьма велика роль эмоций в трансформации потребностей человека, в организации их личностной иерархии. Положительные эмоции будут поощрять и поддерживать те потребности, которые сопровождались ими. Отрицательные эмоции, возникшие в связи с хронической неудовлетворенностью определенных потребностей, нередко приводят к замещению этих потребностей мотивами первой (положительно окрашенной) группы. Так, человек, мучимый неудовлетворенностью присущих ему потребностей (некоторые из этих потребностей он может и не осознавать), обращается к алкоголю — источнику столь легко достигаемого удовольствия.