— Да еду я, еду! — крикнул он взбешенным водителям.
В этот момент все услышали полицейские сирены и звуки выстрелов.
Теперь преступник сидел в тюрьме Уондзуорт.
Я представил его в серой камере: как он там приседает и отжимается, чтобы грудные мышцы и икры не потеряли тонуса, читает журналы для велосипедистов и предается фантазиям о новейшей конструкции педалей, пробуждаясь от кошмара, — ведь он не убил меня, а значит, не справился с полученным заданием.
11
Затем в мою жизнь вошли две молодые женщины: Психея (я придумал ей такое прозвище) и Энн-Мари.
Психея работала полицейским психологом, и в ее обязанности входила помощь жертвам преступлений. Ее прислал Скотланд-Ярд.
Это была милая длинноволосая девушка со сморщенным, как у старушки, подбородком и коричневым налетом на зубах. Она говорила с комичным акцентом, который представлял собой смесь кокни и какого-то деревенского говора.
— Если вам захочется позвонить мне, пожалуйста, в любое время суток. До суда мы будем за вами присматривать.
Было видно, что она ненавидит свою работу, своих подопечных и больше всего саму себя — за то, что у нее не хватило смелости (или воображения, или амбиций), чтобы найти более престижное занятие.
— Вот мой рабочий телефон. А это номер мобильника.
А теперь все вместе поприветствуем несчастную Психею.
Я на всякий случай дал ей понять, что хочу увидеть человека, совершившего преступление, жертвой которого я стал. Иными словами, когда меня выпишут из больницы, нельзя ли устроить так, чтобы я мог встретиться с киллером. Она сказала, что, по ее мнению, это невозможно. Следователи работали над передачей дела в суд, на котором ему придется выступать обвиняемым, а мне — главным свидетелем обвинения. Поэтому естественно, что нам никто не разрешит встречаться и сверять показания. Мне придется подождать того момента, когда он уже будет осужден («Вы уверены?» — переспросил я. — «Что он будет осужден? Мы ведем с вами речь о полиции».), и только тогда меня пустят к нему в тюрьму. Но я и не собирался вытянуть из него что-то такое, о чем бы уже не знали детективы. Что же я ожидал от этой встречи? Что он, увидев меня в инвалидной коляске, забьется в рыданиях, раскается, во всем признается и назовет имена заказчиков? Такое бывает только в очень плохих фильмах. Однако мне очень хотелось его увидеть. Мне было интересно, что это за человек, как он говорит, как двигается, — в общем, понравился бы он мне, если бы не был моим убийцей.
Энн-Мари удивила меня гораздо больше.
Насколько я помнил, мы с ней раза два заходили вместе выпить — но не более того. И все же она явилась меня повидать.
Энн-Мари работала администратором в модельном агентстве «Селект», с которым сотрудничала Лили. У Энн-Мари был грустноватый шарм женщины, всю жизнь тратившей на то, чтобы помочь другим женщинам угнаться за красотой, которой у нее лично никогда не будет. Энн-Мари было почти тридцать. У нее были мешки под глазами, в уголках которых уже начали собираться морщинки. Ее зубы были того тусклого цвета, который образуется, когда диетическая кока-кола попадает на кубики льда. Она
Похоже, она страдала от распространенной в индустрии моды любви к безудержному сопереживанию. Энн-Мари принесла мне сразу и цветы, и виноград, и журналы, как будто ей трудно было выбрать что-то одно.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.
И целых полчаса без умолку говорила о Лили.
— Я тебе позвоню, когда выйду из больницы, — предложил я, когда она уходила.