Чем более очевидным становился тот факт, что Петр глубоко несчастен в России, тем больше усиливались тревоги Елизаветы. Она устранила с трона германскую ветвь своей семьи лишь для того, чтобы затем выбрать наследника, который был еще в большей степени немцем, чем его предшественники. Она старалась привить Петру любовь ко всему русскому, однако его идеи, вкусы, предрассудки и взгляды оставались сугубо немецкими. Елизавета была горько разочарована, но ей приходилось мириться с этим. Она не могла отослать его обратно в Гольштейн. Петр – ее ближайший родственник, который недавно принял православие и был объявлен ее наследником. Теперь он стал надеждой династии Романовых. И когда в октябре 1743 года он серьезно заболел и не вставал с постели до середины ноября, Елизавета поняла, как сильно нуждалась в нем.
Слабое здоровье Петра побудило Елизавету к дальнейшим действиям. Она всегда беспокоилась, что он может умереть. И что будет потом? Решением – самым лучшим и, возможно, единственным – стало найти ему жену. Петру было пятнадцать лет, и присутствие молодой здоровой жены могло помочь ему быстрее возмужать и выполнить свой великий долг – произвести на свет нового наследника, ребенка более жизнеспособного, чем отец, который в крайнем случае сможет унаследовать трон. Елизавета решила действовать незамедлительно: жену нужно было найти как можно скорее, чтобы успел родиться наследник. Поэтому императрица так торопилась выбрать невесту для Петра, поэтому срочные депеши, которые от ее имени Брюммер писал Иоганне в Цербст, имели следующее содержание: «Приезжайте в Россию! Привезите вашу дочь! Спешите! Спешите! Спешите!»
6
Встреча с Елизаветой и Петром
Пока София и ее мать дожидались императрицу, внезапно появился Петр. «Я больше не мог ждать!» – заявил он по-немецки и широко улыбнулся. Его энтузиазм казался искренним, и София с матерью были довольны. Он стоял перед ними, немного нервничая и переминаясь с ноги на ногу, а София внимательно рассматривала своего будущего мужа, которого видела лишь однажды, когда мальчику было всего одиннадцать лет. Теперь, в пятнадцать, он по-прежнему был необычайно низким и худым, а черты его лица, бледная кожа, большой рот, провалившийся подбородок – не особенно изменились за эти годы. Оказанный им теплый прием можно было объяснить тем, что София была его кузиной, примерно того же возраста, что и он сам. Петр мог говорить с ней по-немецки, она понимала его и сама была из той среды, что и он. Возможно, Петр надеялся, что маленькая кузина станет его союзницей, и они вместе будут сопротивляться тем требованиям, которые предъявляла к нему Россия. Расхаживая по комнате и ни на минуту не закрывая рта, он остановился лишь тогда, когда появился доктор Лесток и объявил, что императрица готова принять их. Петр предложил руку Иоганне, фрейлина императрицы взяла под руку Софию, и они проследовали по освещенным свечами коридорам, наполненным людьми, которые кланялись им и делали реверансы. Наконец, они оказались на пороге императорских покоев. Двойные двери распахнулись, и перед ними возникла Елизавета, императрица всея Руси.
София и ее мать были потрясены. Елизавета оказалась высокой, полной, величественной женщиной. У нее были большие, блестящие голубые глаза, широкий лоб, пухлые красные губы, белые зубы и гладкая, светло-розовая кожа. Ее волосы, от природы светлые, были покрашены в глубокий черный цвет. На ней было роскошное, сшитое из серебряной парчи и отделанное золотым кружевом платье с широкой юбкой на обручах, а в волосах, на шее и на пышной груди сияли бриллианты. Эффект, который произвела эта женщина, стоявшая перед ними в сиянии серебра, золотой вышивки и драгоценностей, был невероятно силен. Но самой яркой деталью, которую София запомнила на всю жизнь, оказалось закрепленное в волосах императрицы черное перо, изогнутое и закрывавшее часть ее лица.
Иоганна помнила совет Брюммера поцеловать Елизавете руку и поблагодарить за оказанную ей и ее дочери честь. Елизавета обняла ее и сказала: «Все, что я сделала для вас прежде, не идет в сравнение с тем, что я могу сделать для вашей семьи в будущем. Вы для меня как родные!» Когда Елизавета повернулась к Софии, четырнадцатилетняя девушка нагнулась и сделала реверанс. Елизавета улыбнулась и отметила про себя свежесть девушки и ее рассудительность, а также сдержанность и кротость ее манер. София между тем сделала свои выводы и тридцать лет спустя написала: «Увидев ее в первый раз, невозможно было не испытать потрясения от ее красоты и царственности ее манер». В этой женщине, усыпанной драгоценностями и буквально излучающей уверенность и силу, она увидела воплощение того, кем сама надеялась однажды стать.
На следующий день отмечали шестнадцатилетие Петра. Императрица появилась в коричневом платье, шитом серебром, «с головой, шеей и грудью, украшенными драгоценностями». Она представила мать с дочерью к ордену Святой Екатерины. Алексей Разумовский в костюме обер-егермейстера принес ленты и регалии ордена на золотом блюде. Когда он приблизился, София сделала еще одно наблюдение: Разумовский, официальный любовник императрицы, «Ночной император», был, по словам Софии: «одним из самых красивых мужчин, каких я только видела в моей жизни». И снова Елизавета была в благостном расположении духа. Широко улыбнувшись, она подозвала к себе Софию и Иоганну и повесила им ленты с орденами на шеи.
Императрица относилась к Софии и Иоганне с теплотой, которая имела под собой основания более глубокие, нежели просто желание заключить политический брак. У Елизаветы не было детей. За два года до этого она взяла на воспитание сына своей сестры, Петра, привезла его в Россию, сделала своим наследником. Но Петр не отвечал взаимностью на ту материнскую любовь, которую пыталась ему дать Елизавета. Теперь она выбрала для него невесту, племянницу человека, которого любила. Императрица России, одинокая на своем троне, надеялась создать для себя семью.
Иоганна восприняла любезность императрицы как одно из доказательств своей личной победы. Она находилась в центре блистательного двора, ей оказывала честь государыня, славившаяся своей щедростью. Матери с дочерью предоставили собственный дом с камергером, фрейлинами и слугами. «Мы живем как королевы, – писала своему мужу Иоганна. – Здесь все украшено позолотой. Просто чудо! И у нас восхитительный выезд».
Иоганна хотела поскорее достичь желанной цели и воспользоваться предоставленными им с дочерью благами. Что же касалось более интимных моментов предстоящего замужества, а также своих обязанностей дать дочери полезные советы относительно брака, то тридцатидвухлетняя мать не особенно об этом задумывалась. В конце концов, никто не думал о ее чувствах, когда ее выдали замуж за человека вдвое старше. Она мало знала о характере будущего жениха, ей было достаточно того, что он станет императором. Если бы Иоганна и задала себе вопрос о том, сможет ли возникнуть романтическая страсть между двумя подростками, то в ответ она лишь пожала бы плечами. При заключении браков королевских особ такой вопрос не имеет значения. Иоганна знала об этом, а София чувствовала на уровне интуиции. Единственным человеком, который все еще верил в любовь и надеялся, что страсть и политический интерес скрепят этот союз, оставалась Елизавета.
София позже вспоминала о Петре, что «в течение этого короткого промежутка времени я увидела и поняла: он не очень ценит народ, над которым ему суждено было царствовать, он держался лютеранства, не любил своих приближенных и был очень ребячлив. Я молчала и слушала, чем снискала его доверие».
Что думал Петр о Софии и их предстоящем браке? Достоверно известно, что в ночь их прибытия он произнес небольшую приветственную речь. И в последующие дни неоднократно говорил о том, как рад был видеть рядом родственницу его возраста, с которой он мог спокойно общаться. При первой же возможности он поведал ей, что был влюблен в дочь бывшей фрейлины Елизаветы. Он сказал, что хотел жениться на той девушке, но, к сожалению, недавно ее мать попала в немилость к императрице и была отправлена в ссылку в Сибирь. Теперь его тетка, императрица, не позволит ему жениться на ее дочери. Он все время повторял, что смирился с необходимостью жениться на Софии, «потому что его тетка того желает».
Петр по-прежнему видел в Софии скорее подругу по играм, чем будущую жену. Он не хотел обидеть ее, а просто по-своему пытался быть с ней честным. «Я слушала, краснея, эти родственные разговоры, – писала София в своих «Мемуарах», – благодаря его за скорое доверие, но в глубине души я взирала с изумлением на его неразумие и недостаток суждения о многих вещах». Если ее и задела его бездумная бесчувственность, то она этого не показала. София привыкла мириться с отсутствием любви в своей собственной семье и была готова к этому уже в новых обстоятельствах. Кроме того, при расставании отец велел ей уважать великого князя как «повелителя, отца и правителя» и стараться «кротостью и смирением» завоевать его любовь.
В свои четырнадцать София была уже достаточно умной и расчетливой. В тот момент она старалась подстроиться под интересы Петра и принять роль его доверенного лица и подруги по играм. Но между ними не было и намека на любовь, даже той легкой влюбленности, которую она пережила по отношению к своему дяде Георгу.
7
Пневмония
София довольно быстро поняла два основополагающих момента, касавшихся ее пребывания в России. Во-первых, она должна завоевать не столько расположение Петра, сколько милость Елизаветы, и, во‐вторых, если она хочет добиться успеха в новой стране, ей нужно выучить русский язык и принять православную веру. Через неделю после прибытия в Москву она стала брать уроки у профессора, учившего ее читать и писать по-русски, и у священника, которому было поручено рассказать ей о доктринах и обрядах русской православной церкви. В отличие от Петра, который отказывался воспринимать все, что пытались рассказать ему учителя, София училась весьма охотно.
Елизавета считала, что переход в православие был для юной принцессы одной из самых важных задач, и выбранный для ее обучения священник старался развеять опасения юной протестантки, которую просили отказаться от своей лютеранской веры. Симеон Теодорский, епископ Псковский, был образованным человеком широких взглядов. Он свободно говорил по-немецки и в течение четырех лет обучался в Университете в Галле в Германии. Там он пришел к выводу, что основной смысл религии заключался не в различных традициях и ритуалах, а в общих, основополагающих постулатах христианства. Он пытался доказать Софии, что православная вера не отличается от лютеранской, таким образом, она не нарушит данное отцу обещание, если сменит веру. Его слова произвели на Софию сильное впечатление, и она написала отцу, сообщив, что пришла к заключению, что разногласия между лютеранством и православием состояли лишь в «различности ритуалов, но здешняя церковь крепко держится их из-за темноты и необразованности народа». Христиан Август был встревожен тем, с какой быстротой его дочь теряет свои протестантские убеждения, и ответил ей:
«Загляни в свою душу и пойми, вдохновляют ли твое сердце религиозные убеждения, или же ты, сама того не ведая, находишься под впечатлением от той милости, которой одаривает тебя императрица… и влияет на твои решения. Мы, люди, часто видим лишь то, что у нас перед глазами. Но Бог в своей бесконечной справедливости видит сердца людей, понимает их истинные мотивы и воздает каждому по заслугам».