Только через полчаса мы обнаружили пустой каменистый склон, над которым можно было, как нам показалось, безопасно зависнуть и отдохнуть. Но вот кто бы нам это позволил!.. К этому времени облачность уже затянула весь небосвод, а ещё явно собирался дождь, и вокруг резко потемнело. Я уже было собирался оставить место капитана (и рулевого) и отправиться вниз, где механик кашеварил что-то ароматное — а, значит, и съедобное — когда заметил три чёрные точки в воздухе. Хорошо ещё, что летели они к нам со стороны рубки. Вряд ли бы я пялился в боковые окна, спускаясь…

Мы так привыкли к ночному образу жизни большинства чудовищ, что даже не подумали о том, что пасмурная погода и сумрак перед непогодой вполне пригодны для их охоты. Я взял бинокль, присмотрелся к нашим гостям и понял, что нам пора подниматься — и чем скорее, тем лучше. Три крупных лысых птицы с длинными острыми клювами, серой кожей и перепончатыми крыльями стремительно приближались к нам. И явно не для того, чтобы пролететь сверху и обгадить аэростат.

Застрекотали разблокированные винты, и наш дирижабль резко дёрнулся, начиная разворот. Снизу, из трюма, громко топоча, появился механик.

— Что? — коротко спросил он, а я молча ткнул пальцем в направлении точек.

Проследив за указующим перстом, Рубари даже в бинокль смотреть не стал, сердито выдохнув:

— Ну не в-зёт нам!

Мы наполнили пневмой сферы пустоты, раскочегарили логос огня — и машина начала подъём. Вот только и летели мы ещё медленно, и поднимались не слишком быстро. По всему выходило, что чудовища настигнут нас раньше, чем мы поднимемся хотя бы на полкилометра.

— Фант! Стр-ляй по ним! — крикнул мне Рубари.

Я зафиксировал штурвал, чтобы тот не мотался влево-вправо, и кинулся в трюм, к наружным дверям, на ходу надевая кастет. Может, это и не ахти какое оружие, но ведь нам убивать птичек необязательно — достаточно их просто задержать. Я прицепил себя коротким тросом к кольцу рядом с дверью, распахнул створку пошире и с опаской высунулся наружу.

Летающие чудовища находились за кормой — чуть ниже, но явно догоняли. Перекинув пневму прямо из семечка в кастет, я навёлся на ближайшую и послал для пробы сразу три льдинки, целясь прямо в морду. Летающая гадина дёрнулась, стараясь увернуться от выстрела, но одна из острых льдинок удачно попала ей в плечо. Та сбилась с темпа полёта, а потом вообще резко просела куда-то вниз и назад. И лишь спустя несколько секунд она, оправившись от удара, снова замахала крыльями.

Я попробовал стрелять воздушными лезвиями и огненными стрелами, но первые не слишком точно летели — а вторые быстро теряли мощность на высоте. Пришлось и дальше стрелять льдом, стараясь не подпускать клювастых преследователей близко к дирижаблю. Чудища меня терпели не больше минуты, а потом резко переместились на другую сторону от гондолы, где вообще не было двери — только небольшое окошко.

Я тоже перебрался туда, но вот из окошка стрелять было совсем неудобно — слишком оно было здесь маленькое. Только рука и проходила… Одна из тварей изловчилась, подлетев совсем близко, и попыталась цапнуть меня за руку. Я успел заметить опасность и использовал кастет соответственно данному мной названию — со всей дури врезал кулаком по мелькнувшему клюву. Руку обожгло болью, и я сразу втянул её внутрь. От костяшек до запястья тянулся глубокий порез, из которого, не останавливаясь, текла кровь.

Чертыхнувшись, я закрыл окно и кинулся наверх, к ящичку, стоявшему в пустующей каюте, где хранились бинты.

— Как там? — крикнул мне Рубари.

— Хреново. Подбираются! — ответил я на бегу. — Руку мне поцарапали…

— Н-ч-го! С-йчас тст-нут! — успокоил меня механик.

И оказался прав. Пока я заливал руку каким-то настоем, вроде бы дезинфицирующим, пока заматывал её бинтом — не было слышно ни ругани Рубари, ни каких-либо посторонних звуков…И когда я закончил с обработкой раны, оказалось, что коварная атака на мою руку была последней попыткой нас достать. «Шарк» влетел в облачность и теперь поднимался в сплошном тумане.

Я снова взялся за штурвал — и как только мы вынырнули из облаков, сразу изменил курс и направился к Саливари. Скалу практически полностью затопило облачностью. Выше облаков торчала только башня мэрии с городскими часами и крыши самых высоких построек. В этом густом тумане мы едва-едва нашли свой собственный причал. Здесь, над тучами, ветер ещё больше усилился, и мы с большим трудом загнали дирижабль в ангар. Рубари вообще пришлось выходить и подтягивать его вручную.

Когда мы, наконец, смогли затушить логосы, уже наступил вечер, а на улице вовсю бушевала непогода. Да и температура внутри ангара стремительно падала. К моей вящей радости, на этот случай у нас был сколочен небольшой домик. Внутри была кухонька, две спальни — и, главное, печка. Мы развели в ней огонь, чтобы согреться, и только тогда я понял, что знобит меня вовсе не от холода. И другой причиной такого отвратительного самочувствия, по здравому размышлению, могла быть лишь рука.

Размотав повязку, я с ужасом уставился на опухшую кисть и тёмные края раны, нанесённой острым клювом. Рубари, почесав бороду и внимательно посмотрев на это безобразие, молча оделся и ушёл. А вернулся уже с насквозь промокшим старичком-лекарем, который лишь головой покачал, глядя на моё ранение.