— Романов.
— Какой — ленинградский? Григорий Васильевич?
— Нет, Николай Павлович. Ну, вы подумайте, как это выглядит — вошли войска, начали, можно сказать, советскую власть строить, подняли, как ты говоришь, страну на дыбы — а потом ушли? Побарагозили и сбежали? Предали всех, кто начал новую жизнь, доверился нам? Их же моджахеды растерзают! Понимаешь? — завелся я, конечно, зря.
Наверное, будь там кто-то из моих близких, я рассуждал бы совсем по-другому. Оно всегда так получается, когда дела глобальные становятся личными.
Ещё и едва не спалился, моджахедами афганских непримиримых вроде как ещё никто и не звал... Но моему собеседнику, кажется, на такие нюансы было плевать, он меня почти не слушал.
— А пацаны наши гибнуть за них должны? — настаивал Ласица.
— Так дерьмо уже случилось, уже вляпались по самое междудушье... Может и не стоило этого делать, или стоило — я не знаю, я в среднеазиатской каше не особенно разбираюсь, Кириллович. И в высокой политике — тоже. Восток вообще — дело тонкое. Но точно скажу — нужно сделать так, чтобы это всё было не зря...
— А чего там в тех песках и горах такого, ну?.. Дикий народ, сплошная пустыня. На кой хрен они нам сдались?
Я не стал ему рассказывать про залежи в этих самых песках и горах колоссальных объемов нефти, газа, угля, меди, серебра, золота, кобальта, серы, свинца, цинка, редкоземельных элементов, железной руды, соли, драгоценных и полудрагоценных камней. И, конечно, лития. И какое значение литий будет иметь для мировой экономики лет через сорок... Просто заткнулся и ехал дальше.
— Вам куда, Кириллович?
— А вот возле аптеки выброси меня... Ну, бывай, Гера. Увидимся!
Зря он напомнил про Афганистан. Я был готов головой о стенку биться от осознания собственного бессилия. Тоже мне — попаданец-прогрессор. Чего я успел? Что сделал? Котельные лигнином топят... Дом отдыха строят. Штаны "белозорами" в честь меня назвали. "Белозоровы штаны во все стороны равны", нахрен. Смешно! Попасть в прошлое и не попытаться изменить историю — это какая-то дичь, если честно. Я пытаюсь — но выходит пока не очень. Хреновый из меня прогибатель изменчивого мира получается...
В редакцию я входил в самом мрачном настроении. Чертов Кириллович!
На столе меня ждали три конверта с проклятыми анонимками, у дверей кухни — Анатольич с кружкой кофе в руках.
— Утро красит нежным светом лица заспанных прохожих, — сказал Сивоконь и ухмыльнулся.
— А меня не красит утро, я красивая попозже, — откликнулся я.
— Гы-гы-гы... Признавайся Гера, чего такой кислый?
— Да вот... — указал я на анонимки. — Нам пишут.
— Давай называть вещи своими именами: херню полную пишут? Без ста грамм не разберешься?
И вдруг меня осенило: