Думаю, никогда меня так не потрясала случайность человеческого существования, контраст между спокойным величием пейзажа и ничтожностью воинственных людей, как в то августовское утро. Пока мы летели на север вдоль долины Изонцо, над горными склонами внизу вспыхивали крохотные взрывы утреннего обстрела. Потом солнце наконец поднялось над вздымающимся впереди массивом Юлийских Альп и превратило клочки летнего снега на тройной вершине Триглава в розово-оранжевое сияние. До того нелепо, почти богохульно казалось сражаться за обладание этими бесстрастными горами, словно два штамма враждующих микробов оспаривали право владения гранитным валуном.

Возможно, присущее войне безумие было менее очевидным в степях Галиции, где марширующий солдат обычно возвышается надо всем, находящимся в поле зрения. Но все же, хотя для меня, удобно усевшегося наверху, в обдуваемой ветром кабине аэроплана в двух тысячах метрах над страдающим человечеством, нелепость всего этого была так очевидна, я сомневался, что эти философские размышления утешат несчастных в окопах и у батарей внизу.

Пока мы летели на север над Толмейном, я попытался определить основные ориентиры по карте. В инструкции гауптмана Краличека содержались точные приказы относительно операции. По одному ему известным причинам нам предстояло пересечь линии окопов под Монте-Саботино, на другом берегу реки у Гёрца, потом повернуть на север и лететь над удерживаемой итальянцами территорией, пока мы еще раз не пересечем линию фронта у Толмейна.

Но черта с два я собирался следовать инструкции. Одним из первых и самым главным правилом в карьере военного было научиться тому, как далеко можно зайти в игнорировании приказов, и я не принимал указания Краличека слишком серьезно.

Мы пролетели от Виппако до Гёрца, обогнули Сельва-ди-Тернова и плато Байнсидза, потом резко свернули вправо и следовали вдоль Изонцо до Толмейна, большую часть пути оставаясь в целях безопасности на нашей стороне глубокой долины. Во время той войны в Альпах одной из опасностей для аэропланов был обстрел не только снизу, но и сбоку, а и порой (хотя со мной, слава богу, такого не случалось) и сверху. В общем, "фронт"— слишком сильное слово для цепочки застав и рядов колючей проволоки, беспорядочно разбросанных на горных склонах у Толмейна. Мне удалось лишь понять, что линия фронта поднималась из долины Воллария к пику Мрзли Врх, а потом шла чуть ниже вершины Монтенеро перед нами.

Я хотел свернуть на северо-запад под Толмейном и лететь к Монтенеро, но заметил огонь зениток в нашу сторону от Мрзли и передумал, решив взять восточнее. Но как объяснить это решение Тотту? В таком свисте ветра было бессмысленно кричать ему в ухо, да и в любом случае он плохо понимал по-немецки. И тут меня осенило. Почему бы нет?

Я вытащил блокнот и карандаш и нацарапал: "Verte ad orientem XX grada, altitudiem sustine" [17]. Потом похлопал Тотта по плечу и показал записку. Он выглядел слегка удивленным, но кивнул и повернул штурвал, и как раз вовремя — слева с яркой оранжевой вспышкой и облаком черного дыма разорвался зенитный снаряд.

Я обрадовался, что удалось избежать неприятностей, но еще больше был доволен, что мы с Тоттом, похоже, наконец-то нашли общий язык, хотя и таким неудобным способом. Над "Худышкой Эммой" мы оказались в восемь двадцать пять, как и планировали.

Погода была хорошей, туман в долине на противоположном склоне горы быстро рассеивался. Похоже, стрельба начнется вовремя. Я нагнулся, чтобы включить передатчик, и увидел, как пробежала голубая искра, когда зубчатое колесо начало вращаться, потом наклонился в сторону, чтобы запустить белую ракету— сигнал радистам батареи, что я начинаю передачу. И бросил взгляд на лесные заросли и голые скалы внизу.

Хотя по карте я и знал, где находится пушка, но никаких признаков гаубицы "Шкода", скрытой в соснах, я не заметил. Эксперты по камуфляжу отлично сделали свою работу. Я отстучал азбукой Морзе буквы ВВС, как было согласовано, и увидел взлетающую из леса белую ракету — сигнал, что они приняли сообщение.

Потом возникла какая-то заминка, и мы сделали круг. Что-то явно пошло не так. Но нет, вот взлетела зеленая ракета — сигнал, что мы можем начинать. Огромное орудие зарядили и подготовили к выстрелу. Наша задача — найти ему цель.

А это, как я понял с самого начало, будет нелегко. Итальянцы не были дураками и тоже тщательно закамуфлировали батарею гаубиц в своей горной долине, даже повесили экраны из проволочной сетки в качестве звукопрерывателя, чтобы нельзя было вычислить ее местонахождение по звуку. Я также прекрасно знал, что как только над ними появится аэроплан, они прекратят стрельбу, пока тот не скроется.

А значит, нам крупно повезло, что одна из гаубиц впервые за день выстрелила именно тогда, когда мы показались из-за хребта. Я пропустил вспышку, но разглядел через бинокль остатки коричневого дыма от кордита после выстрела.

Я наспех нащупал руками в толстых летных перчатках карандаш, чтобы пометить позицию на карте, и отбил координаты ключом рации, пока Тотт поворачивал к югу. Это даст нашим артиллеристам область примерно в квадратный километр для прицела.

Как только они нанесут удар, я буду использовать примитивный буквенно-цифровой код, чтобы откорректировать обстрел. "Д" и затем количество метров при перелете, "Б" — при недолете, "Л" — если они попали левее и "П" — правее. Целью было завершить процесс сигналом "ПП" — прямое попадание. Насколько я успел изучить гаубицу "Шкода 42см", я сомневался, что понадобится больше одного сигнала "ПП".

Она говорит мало, как я понял, но зато приводит веские аргументы. Мы успели вернуться из-за гряды обратно, когда гаубица "Шкода" выстрелила в первый раз. Даже с тысячи метров сверху взрыв был таким огромным, что до сих пор стоит перед глазами. Конечно, я уже видел работу крупнокалиберных пушек, ведь до войны служил артиллерийским офицером на линейном корабле, до сих пор в качестве доказательства у меня сохранились легкие дефекты слуха в верхних регистрах.

Но я никогда раньше не видел, как стреляет настолько большое орудие, и уж тем более в это время не заглядывал практически ему в ствол. Меня поразило, что было видно, как от огромного оранжево-коричневого пятна, внезапно вспыхнувшего в темном лесу, расходятся волны, подобно кругам на воде, заставляя деревья гнуться и качаться, будто на них налетел ураган.