Лишь счастливая случайность в конце концов спасла меня от трибунала, и, возможно, от расстрельного взвода. На следующий день, 19 октября, эскадрилья 19Ф прекратила свое существование и официально снова объединилась с основным подразделением, эскадрильей 19. Поэтому моим новым командиром стал не гауптман Рудольф Краличек, который лежал в госпитале в Марбурге, а гауптман Адольф Хейровски, сказавший:

— Ну, Прохазка, должен сказать, вы ввязались в ту еще историю, это уж точно. Если бы оберлейтенант Мейерхофер немедленно не отправил вас в машине скорой помощи подальше — в психушку в Триест, заявилась бы военная полиция, и вы бы оказались в тюремной камере. Как я понял из этого отчета, вы пытались причинить тяжкие телесные повреждения гауптману Краличеку?

— При всем уважении, герр командир, это неправда: Я пытался его убить.

Хейровски заткнул уши.

— Тьфу ты, Прохазка; вам действительно не следует говорить подобных вещей, или в конце концов вы попадёте под трибунал. Нет, я не слышал, что вы сказали. Меня в последнее время беспокоят барабанные перепонки: высота и все такое. Вы сам летчик, уверен, вы меня понимаете. Нет, думаю, если мы обыграем это разумно, то сможем снять вас с крючка.

— Позвольте узнать как, герр командир. Совершенно очевидно, что я виновен в преступлении, заслуживающем смертной казни. В таких случаях трибунал неизбежен.

— Ну, и да, и нет. Для этого нужно собрать доказательства, а, как я понимаю, свидетелей нет, во всяком случае, никто не станет свидетельствовать против вас. Кроме того, эскадрилья 19Ф объединена с эскадрильей 19, бумаги передаются из их канцелярии в нашу, и вполне возможно, что кое-какие могут по дороге потеряться. Например, ваши, если действовать осмотрительно...

— Потеряться? Как?

— Мне известно, что вы только прикомандированы к ВВС от флота, так что технически вас нет в списках личного состава. Кроме того, от знакомых в Поле я узнал, что у них не хватает пилотов для военно-морской авиации. Хоть я и боевой офицер, но прослужив двадцать лет в австро-венгерской армии, не мог не узнать кое-чего насчёт документов. Если поторопитесь, мы переправим вас в Дивакку, а оттуда ближайшим поездом в Полу, прежде чем за вами явятся из военной прокуратуры. Там ещё открыто дело на вас после той истории с итальянским пилотом. — Он взглянул на часы. — Соберите вещи и через пятнадцать минут доложите о готовности, а я пока поговорю с шофёром грузовика. Думаю, не стоит слишком афишировать ваш отъезд. В Дивакке для вас будет готов железнодорожный билет.

— Но герр командир...

— Прохазка, вы не в том положении, чтобы спорить, поверьте мне. Просто идите, и не вздумайте оставлять адрес для пересылки писем.

Вот так я распрощался с австро-венгерскими сухопутными ВВС: лежа под брезентом в кузове грузовика, набитого пустыми банками из-под машинного масла. Мы прогромыхали через ворота летного поля Хайденшафта и выехали в сторону Дивакки.

Вся эта история заняла восемьдесят девять дней. Но мне казалось, что намного больше. Я встретил Франца Мейерхофера в Вене примерно в 1930 году. Я только что вернулся из Южной Америки, а он был в городе на похоронах родственника, так что мы решили пропустить по паре стаканчиков, как в старые добрые времена. Мейерхофер рассказал, как они воевали после моего отъезда, сначала в 19-ой эскадрилье, потом в других подразделениях. Сам Мейерхофер наконец-то получил лычки пилота и в боях летом 1918 года уже командовал эскадрильей истребителей в секторе Монтелло.

Как он сказал, австро-венгерские ВВС до самого конца сражались с превосходящими силами противника, при немыслимой нехватке снаряжения, организации и подготовки. Даже в 1917 году немцы так и не продали нам механизм прерывателя Фоккера, чтобы пулемет мог стрелять сквозь пропеллер, и мы использовали самодельную версию, названную системой Запарка.

Она работала только в диапазоне от тысячи двухсот до двух тысяч оборотов двигателя, а значит, пилот, нажимая на гашетку пулемета, должен был одним глазом следить за целью, а другим за тахометром, иначе мог отстрелить лопасти своего же пропеллера. Точно так же по-прежнему приходилось сражаться с никчёмным пулемётом Шварцлозе и брезентовыми патронными лентами. Мейерхофер сказал, что в конце 1917 года они сбили британский истребитель "Сопвич Кэмел" и увидели, что пулемёт там заряжается саморазрушающимися патронными лентами, состоящими из алюминиевых клепок, отделяющих патроны друг от друга и отпадающих после выстрела.

Образцы немедленно направили в австро-венгерский арсенал ВВС со срочным запросом изготовить копии для австрийских поставщиков. Спустя несколько недель Мейерхофер получил письмо с благодарностью за присланный образец и заверениями, что "вопросу уделяется самое пристальное внимание". Оно точно так же продолжало уделяться и через год, когда война уже закончилась, хотя справедливости ради нужно отметить, что к тому времени вопрос уже достиг стадии обсуждения.

Из тех, кто летал со мной в эскадрилье 19Ф, в живых оставались только он, я и Светозар фон Поточник. Большинство остальных — Суборич, Баринкаи, Зверчковски и другие — пережили войну, но к 1926 году уже умерли, погибли в мирное время в авиакатастрофах. Мейерхофер был теперь пилотом бельгийской авиакомпании "Сабена", и через несколько недель после нашей встречи он тоже встретил "смерть пилота", налетел на фабричную трубу, пытаясь в тумане приземлиться в Ле-Бурже.

Что касается Светозара фон Поточника, этого паладина германской расы, я встретился с ним уже в 1926 году в Парагвае, когда был ненадолго прикомандирован к парагвайскому речному флоту во время жестокой войны с Бразилией. Он и в Капровидзе был довольно странным, теперь же стал совершенно безумным, но пугающе спокойным, с виду — даже здравомыслящим. Он участвовал в тайной войне в 1919 году в Каринтии, когда молодая Австрийская республика воевала, чтобы не дать Словении забрать район к югу от Кладенфурта.

Из-за этого теперь он и оказался в Южной Америке под именем Зигфрида Ноймана — его разыскивали по всей Европе как военного преступника за то, что он разбомбил старую школу своего отца в Правнице, где в классе на первом этаже погибли около сорока детей. Теперь Поточник летал в парагвайских ВВС, отрабатывая на индейских деревнях свою теорию террористической бомбардировки, которую разработал за прошедшие годы мировой войны.

В 1931 году он вернулся в Германию и стал пилотом-испытателем "Юнкерсов", потом поступил в Люфтваффе, став одним из лидеров печально известного во время гражданской войны в Испании легиона "Кондор", одним из тех, кто устроил испытательный полигон в Гернике. К концу той войны он дослужился до чина генерал-майора. Но Балканы, где он получил своё имя, казалось, влекли его к себе с непреодолимой силой.