В арабском мире популярен анекдот. Вариации разные, но суть одна. Творец спустя тысячу лет возвращается проведать свое детище. Вначале глядит на Египет. Дивится: «О, промышленность, города, красивые дома — никогда бы не узнал». Смотрит на Сирию и говорит: «Архитектурное великолепие, передовой общественный строй!» Потом бросает взгляд на юг и видит нечто знакомое: «О, Йемен не изменился».
То же чувство испытал я в последние дни 2005 года, прилетев в аэропорт Саны. Йемен был страной, не отпускавшей меня, несмотря на нищету, почти средневековое отношение к женщинам и пухнущее в йеменской службе безопасности досье на Мурада Сторма.
Повод для возвращения у меня был хороший — помочь Наджибу снять фильм и снова встретиться со старыми друзьями или теми, кого йеменское государство не осыпает щедротами. На этот раз я чувствовал себя другим человеком. Мне уже исполнилось тридцать, и со мной был сын Усама. Здесь он вырастет богобоязненным мусульманином.
Новая попытка: кажется, она нужна мне раз в полтора года. Это скука? Или надежда в один прекрасный день найти идеальную жену? Охота к перемене мест?
К исламу я продолжал относиться серьезно. Я поступил в Исламский университет Аль-Иман в Сане, который все так же возглавлял шейх Абдул Маджид аз-Зиндани. С момента нашей последней встречи семь лет назад, когда я нагло потребовал у него салафистские верительные грамоты, шейх привлек внимание правительства США. Его объявили «международным террористом»[59] за сбор денег для «Аль-Каиды». Несмотря на эту сомнительную честь, он продолжал появляться в Аль-Имане. И тепло встретил меня, выделив мне для обучения в университете специальную комнату. Аль-Зиндани особенно полюбил Усаму, которого я повсюду таскал с собой.
И я вновь встретился с йеменским курьером Абдулом, так гордившимся связью с Усамой бен Ладеном. Английский он усовершенствовал и недавно женился. Теперь дом у него в Сане был гораздо больше, а перед ним припаркована довольно новая машина. Работа курьером «Аль-Каиды» явно не мешала ему успешно вести бизнес.
Каким облегчением было избавиться от бесконечной кружковой болтовни лжеджихадистов в Англии и оказаться там, где постоянно угрожали тюрьма и даже смерть, в самом центре сети, протянувшейся до Пакистана и Индонезии на востоке и Сомали на западе. Я понял, что в мое отсутствие джихадистов заметно прибавилось, несмотря на усиление контроля со стороны спецслужб.
Прошел слух, что в Сану вернулся громадный европеец, тот самый рыжий и с татуировками. И один человек захотел со мной встретиться. Слышал он обо мне еще с 2002 года, когда я жил в Таизе, и знал, что я учился в Даммадже.
Звали его Анвар аль-Авлаки. Он тоже недавно вернулся в Йемен и преподавал в университете Аль-Иман.
Отец Авлаки был знаменитым представителем йеменского истеблишмента и видной фигурой племени авалик. Учился он в США, где Анвар и родился, и был министром сельского хозяйства Йемена. В начале 2006 года меня пригласили на банкет в семейном доме Авлаки.
Авлаки попросил студента Института арабского языка Саны, обращенного поляка из Австралии, называвшего себя Абдул Маликом, собрать живущих в Сане молодых мусульман-иностранцев и привести на обед. Настоящее имя Малика — Марек Самульски. Было ему за тридцать, высокий и крепкий, а радикалом он, подобно многим западным салафитам, стал под влиянием событий после 11 сентября. Жена-южноафриканка убедила его переехать в Йемен, чтобы сыновья выросли хорошими мусульманами.
К тому времени в воинствующих исламских кругах на Западе Авлаки уже был видным проповедником. Предпочитая арабских имамов, его проповеди на английском я не слушал, но знал, что он восходящая звезда салафитов.
Дом Авлаки стоял близ старого Университета Саны и представлял собой внушительное традиционной йеменской архитектуры трехэтажное здание серого камня с большими окнами. Средний этаж занимал молодой Авлаки с первой женой, женщиной из столичного света, жившей с ним в США.
На обед я взял сына. Был прохладный вечер января, одного из немногих месяцев года, когда погода в Сане напоминает Северную Европу. Я старался, чтобы Усама выглядел лучше всех, и по такому случаю купил ему новый тауб.
Нас пригласили в квартиру Авлаки, обставленную с непоказным, но подлинным вкусом. Вдоль стен стояли арабские книги, преимущественно по исламу. Марек представил меня проповеднику, и тот мне сразу понравился. Учтивый и образованный, настоящий ученый и твердый человек. Он излучал уверенность в себе, не переходящую в самоуверенность. И у него было чувство юмора. Внешность холеная, аккуратная борода и спокойный взгляд карих глаз из-под очков в металлической оправе. Сухопарый, как большинство йеменцев, но в отличие от них ростом 182 см. Свободно говорит по-английски и по-арабски, к тому же гостеприимный хозяин.
— Как вам понравился Даммадж? — спросил он меня.
— Он открыл мне глаза. А шейх Мукбиля был человеком таких глубоких знаний и понимания. Жаль, что тогда мой арабский был не на высоте.
— А теперь?
— О, гораздо лучше. Но мой коранический арабский сильнее обиходного.