— Attendez, je me sens assez de force pour tirer mon coup, — твердым голосом произнес раненый.
Дантес вновь встал к барьеру, повернулся к Пушкину боком и прикрыл грудь правой рукой.
Данзас передал поэту другой пистолет, взамен первого, забитого снегом. Секундант противной стороны попытался воспрепятствовать этому, но был остановлен жестом Дантеса. Опершись левой рукой о притоптанный снег, Пушкин прицелился и выстрелил. Дантес чуть пошатнулся и упал. Пушкин, увидев это, с возгласом «Браво» подбросил пистолет вверх.
Сделав выстрел, Александр Сергеевич вновь упал на снег и на несколько секунд впал в полуобморочное состояние. Очнувшись на какое-то непродолжительное время, он снова потерял сознание, но быстро пришел в себя. Больше сознание на месте дуэли его не покидало. Еще лежа на снегу, он спросил д’Аршиака:
— Est-il tue?
— Non, mais il est blesse au bras et a la poitrine.
— C,est singulier: j,avais cru que cela m,aurait fait plasir de le tuer; mais je sens que non.
— Au reste, с, est egal; si nous retablissons tous les deux, ce sera a recommencer.
Продолжать дуэль было невозможно. Пушкин был ранен слишком тяжело. Дантесу пуля попала в руку. После падения он вскоре поднялся и достаточно крепко стоял на ногах.
К тому времени почти совсем стемнело. Секундантам пришлось просить помощи у извозчиков, поскольку до дороги было слишком далеко. Донести Пушкина до саней по глубокому снегу было почти невозможно. Данзас, д’Аршиак и двое извозчиков разобрали забор из тонких жердей, мешавший саням подъехать к раненому. Бережно усадив Александра Сергеевича в сани, Данзас велел извозчику ехать медленно. Оба секунданта шли рядом с санями.
Было видно, как тяжело приходилось Пушкину. Он потерял много крови, его постоянно трясло. Глаза его были закрыты. Он ехал молча, ничем не выказывая страдания.
Дантес шел до своих саней самостоятельно. Иногда в местах, где снег был особенно глубок, он слегка опирался на своего секунданта.
Выехав на дорогу, сани последовали друг за другом. У Комендантской дачи дуэлянтов ожидала карета, присланная бароном Геккереном. Младший Геккерен и д’Аршиак предложили Данзасу перевезти Пушкина в город в их карете. Константин Карлович согласился, одновременно категорически отвергнув предложение Дантеса скрыть его участие в дуэли. Утаив от Пушкина, чья это карета, Данзас посадил в неё Александра Сергеевича. Он сел с Пушкиным рядом, и они отправились к центру Санкт-Петербурга.
Около шести часов вечера карета подъехала к дому на Мойке, где располагалась квартира, в которой жил поэт. Дверь кареты открылась, Данзас спустился по ступеньке вниз, на снег.
— Костя, сходи, позови там кого-нибудь, чтобы меня перенесли, — произнес Александр Сергеевич. — Успокой Наташу, если она дома. Скажи ей, что рана не опасна.
Данзас позвонил в колокольчик у входной двери. Через непродолжительное время дверь открылась, он вошел внутрь знакомого ему здания. Через минуту из квартиры выбежали несколько человек. Пушкина осторожно вынесли из кареты. Пожилой дядька-камердинер взял своего барина на руки.
— Грустно тебе нести меня? — спросил его Александр Сергеевич.
Пушкина занесли в дом. Через несколько секунд из квартиры послышался приглушенный стенами здания отчаянный женский крик.
Голографическое изображение на стене погасло. Семеро путешественников сидели, вжавшись в свои кресла, как будто окаменев от только что увиденного. Так продолжалось несколько минут. Никто не мог вымолвить ни слова.
Молчание нарушил Лэймос Крэст: