— А-а-а! — подтвердил ее слова вождь, широко раскрыв рот и затянув это «а-а» надолго, словно на приеме у дотошного ларинголога.
— Сплюньте, Володя, — сказала ему Даня и выключила тумблер.
— Тебе не страшно жить рядом с такой комнатой?
— Привыкла. Лева говорил вообще-то жуткие вещи. Он мечтал, что когда-нибудь додумаются в мавзолее Ленина поставить вот так же — и чтоб рукой махал и про «леволюцию» нес. И за вход тогда по десятке баксов с носа. Если уж издеваться над покойником, то хоть с пользой. А вообще-то, он говорил, Лева, что эта комната стоит лимон баксов. Все, что мы купили, купили за его работы. Он двенадцать штук продал, не Ленинов, конечно, этот один такой, он шесть русалок отдал и шесть «абсурдов», как я называю…
Даня всхлипнула:
— У него выставка должна быть. Зимой этой, в Германии…
Мы вышли из мастерской и вернулись в столовую. Даня ушла за новым кофе, а я попытался придумать, что ей делать с коллекцией и кто из моих знакомых может ей помочь. Но мне мешали мысли об убийце. Я набрал дачный номер. Трубку сняли.
— Дядя Адик! Андрей Гаврилыч! Это Оля! Отца нет. Убили соседку! Что вы знаете?! Один сосед видел, что вы были здесь сегодня!
— Да, я был. Это… два часа назад. Мы все осматривали… Борис остался, я уехал. Какую соседку убили?
— Машу! Марию Васильевну! Димкину тещу! Соседа… сейчас, я трубку даю…
Я услышал хорошо мне знакомый, отрывисто-чеканный… у всех милицейских одинаковая манера беседовать с простыми гражданами.
— Андрей Гаврилыч? Вы были здесь, значит, два часа назад? Я попрошу вас приехать сюда. Сами или подвезти? Мы знаем, где вы, там рядом патрульная машина. Так как?
— Подвозите.
— Ждите на месте.
Даня уже давно стояла рядом, упершись взглядом в телефонную трубку, даже когда я положил ее на рычаги.
— Что-то случилось?
— Убили тещу соседа Худур. И пропал Борис. А меня как-то засекли, и, поскольку я там недавно был, сосед им сказал, они меня сейчас туда повезут.
— Зайдут сюда?!
— Я ничего не скажу про бутылку, а ты им скажешь, о чем мы говорили, только без версии об убийстве. Ну… мы говорили, что надо Левины работы продавать, что Худур внезапно умерла, а я приехал, потому что Лева мой старый друг. И все.
— Я боюсь… но я тогда больше молчать буду.