Дементьев разлепил ссохшиеся губы, откашлялся, будто проверяя, сможет ли говорить.

— Кот раненый, на хуторе отлеживается, — ответил он еле слышно, сверля глазами землю. — Веселый с ним.

— На каком хуторе? Где?

— Хутор Волчий, — уже бывший комиссар говорил сипло, еле слышно и чем дальше он говорил, тем отчётливей в голосе чувствовалось предчувствие близкой смерти.

— В версте от Ореховки, там… за леском… — закончил он, как будто прислушиваясь к самому себе и не понимая — зачем он произносит эти слова, которые ничего уже не изменят.

— Кто с ними? Сколько человек? — наседал Горюнов, больно тыча маузером в комиссарскую грудь.

— Восемь… — продолжил Дементьев. — Не наши… То есть, наши, но не из списочного состава…

— Какие же это «наши», если они не входят в эскадрон?! Ты что, совсем партийную совесть потерял?! Какие они тебе «наши»?!

В ярости Горюнов повернулся к Семенову.

— Видишь, комэск, какие дела? Доходила до меня такая информация, только я не мог поверить! Этот гад Клюквин среди красного эскадрона свой собственный бандитский отряд создал! Который не командованию, а ему подчинялся, только его приказы выполнял! А он им за это привилегированное положение: и новенькая одежда, и лучшее оружие, и еда сытнее, и дисциплина слабей! А наш комиссар, стало быть, с ними политико-воспитательную работу проводил!

Он снова повернулся к Дементьеву.

— Ну, спасибо, иуда!

Горюнов резко вскинул руку и выстрелил. Пуля опрокинула Дементьева на спину, прошла навылет и, отрикошетировав от насыпи, с визгом ушла в небо.

Стоящие на путях чоновцы, матерясь, шарахнулись в стороны.

— Ты что, обалдел?! Своих побьешь!

Но Горюнов не обратил на крики ни малейшего внимания. Он смотрел, как подергивались ноги бывшего комиссара, как руки, не чувствуя боли, судорожно хватали острую щебенку насыпи.

— Что, гад, не сладко? Надо было свой партийный долг выполнять! Тогда бы и сам жил, и эскадрон сохранили! — чекист подошел вплотную и выстрелил ещё два раза. Дементьев затих.

Горюнов спрятал маузер в кобуру, одернул кожаную куртку и обратился к окаменевшему строю:

— Собаке — собачья смерть! Так будет с каждым, кто изменил присяге и предал советскую власть! Кто хочет жить — подумайте, как будете искупать свою вину, что расскажете нам о тайных заговорах и предательских планах!

Потом повернулся к командиру чоновцев.