— Ладно-ладно, — поспешил успокоить его комэск. — Сорвалось, может, слишком резкое, ты не бери в голову.

И чтобы снять возникшее напряжение, перевёл разговор в другое русло:

— Ты вот мне тоже объясни, комиссар… Я-то в этих вопросах не знаток, а надо бы разобраться… Правду ли говорят, что всех будут обобществлять? И посуда будет общая, и бабы, и спать будут в большой казарме под одним одеялом?

Комиссар ответил не сразу, подумал, слизал с пальцев приставшую соль.

— Разные мнения есть, спорят товарищи, обдумывают…

Снова помолчал.

— Про посуду, полагаю, брехня… И про казармы тоже. Где столько казарм наберешь? А таких огромных одеял? Представляешь себе одеяло на всю казарму?

Буцанов потянулся к бутыли, с бульканьем разлил по новой.

— А вот про баб верно, только не совсем.

Семенов дождался, пока бутыль встанет на место, поднял кружку, показал знаком, чтобы не перебивать: давай-ка. Чокнулись, звякнув, выпили. Буцанов закусил оставшимся ломтиком картошки, продолжил, отдышавшись:

— Если замужняя или совсем молодая, или наоборот — старая, таких от повинности освободят. А остальные будут выполнять бабскую повинность по ордерам…

Семенов покосился на дверь, ведущую на хозяйскую половину: плотно ли прикрыта, — переспросил:

— Правда, что ли? Это как?

— А вот как сейчас на сапоги ордер выдают, или на оружие, так и на баб выдавать будут, — заявил Буцанов, но, подумав, уточнил. — Не всем, конечно. Особенно поначалу. Заслуженным людям только. И одиноким. Вернулся, скажем, геройский кавалерист с войны, по бабской ласке изголодался, ему выдают ордер: иди по такому-то адресу, там свое получишь!

— Так, стало быть, — покачал головой Семенов, опуская глаза. — По ордерам, значит…

— По ордерам.

Семенов откашлялся.

— А если она, допустим, не захочет? Тогда что?

— А что бывает за отказ от повинности? — сказал Буцанов. — Принудительные работы, или домзак. Там уж по закону разбираться будут. А ты что, против?

— Да нет. Я с партией до конца. Только странно как-то…