— У меня похожие мысли, Моше. Спасибо, что поделился. Я хочу организовать у себя дома маленькую конференцию. Если приедешь, буду рад.
— Уверен, что ты и сам справишься, Пинхас. Не смогу я. Нужно обеспечить важные поставки. Сейчас всё идёт с большим трудом.
— Ладно. Сообщу тебе, чего я добился. Будь здоров, Моше.
Он положил трубку. Значит, всё правильно: нужно собрать лидеров. Он поднялся со стула и открыл дверь.
— Мария, зайди ко мне, — обратился он к молоденькой секретарше.
— Да, господин управляющий.
Он вернулся в кабинет, взял со стола ещё вчера приготовленный список и протянул его Марии.
— Здесь четыре фамилии и их телефоны. Позвони им и скажи, что я приглашаю их к себе домой вечером Судного дня. Там же написан и мой адрес. Жду их к пяти часам.
— А если спросят, по какой причине?
— Тогда пусть свяжутся со мной.
— Хорошо, господин Рутенберг.
Он недаром выбрал днём встречи именно День искупления. Он был евреем, и все участники собрания были евреями. А в их психологии и мировосприятии, впитанной с молоком матери и внушённой еврейским воспитанием, этот день значил многое и внушал им инстинктивный страх. Пинхас рассчитывал, что накануне Судного дня они покаются в своей взаимной ненависти к людям, думающим иначе, посчитают это грехом и согласятся на примирение. Это его предположение косвенно подтвердилось: никто из приглашённых ему не позвонил и вопросов не задавал. Он попросил домработницу накрыть на стол и на покупку продовольствия дал ей деньги.
К пяти часам вечера в квартире Рутенберга собрались все. Он был рад увидеться с Давидом Ремезом, с которым его связывала в прошлом работа в Национальном комитете. С ним пришёл Берл Рептор. Оба они представляли рабочие организации Гистадрута. Доктор Авраам Вайншель и Акива Барон были представителями национальной организации рабочих-ревизионистов. Вайншель, известный издатель и журналист, не раз в прошлом критиковал Рутенберга в своей газете.
— Товарищи, в стране сложилась нетерпимая обстановка, которая пагубно влияет на нашу жизнь, — сказал Пинхас. — Вы прекрасно понимаете, что источником зла являются отношения между двумя лагерями в рабочем движении. Убеждён, что ревизионисты к убийству Арлозорова непричастны. Я пригласил вас к себе домой для того, чтобы в этот особый день календаря поговорить о проблемах еврейского ишува и найти выход из создавшегося положения. В такой день нужно отказаться от вражды и простить своих политических противников. А чтобы у всех было хорошее настроение, я с моей помощницей приготовил закуски. Надеюсь, вам понравится.
После угощения, закончившегося питьём чая с печеньем, началось продолжительное и горячее обсуждение. Рутенберг пытался направить его ход к принятию какого-то компромиссного решения. Увы, участники переговоров постепенно перешли к взаимным обвинениям и упрёкам.
Попытка примирить два лагеря разочаровала Рутенберга. Через несколько дней после встречи её детали были уже предметом обсуждения на страницах газет. Для него освещение в безответственной прессе вопросов, которыми он занимался, было неприемлемо. Удручённый результатами встречи в его доме, он понял, что приглашённые им участники совещания недостаточно авторитетны и следует обратиться к руководителям, которые могут принять решение. Ему сразу стало ясно, что нужно свести Жаботинского и Бен-Гуриона. После Судного дня Рутенберг поднялся на идущий в Лондон корабль. Он знал, что Бен-Гурион уже отправился в Британию.
Переговоры Жаботинского и Бен-Гуриона
По прибытии в Лондон 9 октября 1934 года Рутенберг сразу позвонил Бен-Гуриону в офис Сионистской организации. Давид был членом избранного на XVIII конгрессе Исполнительного комитета. Изощрённый политик, человек осторожный и расчётливый, он выдвинул тогда пять условий. Он заявил, что не примет министерского портфеля, будет работать в Исполкоме только два дня в неделю, останется генеральным секретарем профсоюзного объединения Гистадрут, сохранит местом жительства Тель-Авив и пробудет на этом посту не более двух лет. Исполкому пришлось согласиться.
Когда он утром появился в офисе, ему сообщили, что его ищет Рутенберг. Он поднял телефонную трубку и набрал его номер.
— Пинхас, шалом. Мне сказали, что ты звонил.