Ранним утром в понедельник его вызвали в Гавану для обсуждения окончательной стратегии по расширению контроля Кубы над нефтяным союзником. Маурисио исполнил приказ без промедления, как и положено человеку, находящемуся на подобной службе.
Он добрался до Гаваны, делая многочисленные пересадки и пользуясь всеми уловками, известными профессионалам, чтобы отсечь любую слежку. И наконец встретился со своим шефом Раймундо Гальвесом, который по-прежнему оставался доверенным лицом Фиделя Кастро во всем, что касается разведывательной деятельности. Для начала Маурисио объяснил Гальвесу, что, по его мнению, харизма и популярность Чавеса сами по себе уже отыграли свою роль. Отныне и впредь будут нужны иные средства и приемы, чтобы Уго мог удержаться у власти. В первую очередь ему нужна широкая, надежная и при этом хорошо организованная политическая поддержка. Во вторую очередь жизненно важно укрепить систему контрразведки, способную своевременно раскрывать планы врагов и обезвреживать их. Но и это еще не все.
– Было бы недурно, – с усмешкой добавил Маурисио, – если бы хоть что-нибудь заставило нынешнее правительство Венесуэлы работать. Все там идет ни шатко ни валко, а Чавесу вроде бы и нет до этого никакого дела. Государственный аппарат – полная катастрофа, и если его работу не наладить, взрыва протестов не миновать, и тут уж никакая харизма не вывезет. Но тогда мы тоже вряд ли что-то сумеем сделать. Фидель должен объяснить Чавесу, что нельзя все время заниматься агитацией и скакать с места на место. Президент должен управлять государством, черт побери! Я понимаю, что занятие это, на его взгляд, скучнейшее, но если он не примется за дело, его опять скинут, и тогда Уго уже не сумеет снова сесть своей задницей в президентское кресло, которое так ему нравится.
Гальвес смотрел на него с улыбкой. Он понимал: Маурисио, судя по всему, прав. Но понимал также и то, что вряд ли тут можно как-то исправить положение. Уго Чавес никогда не был и никогда не будет государственным деятелем, готовым надзирать за работой правительства. Ему больше нравится играть на публику, нежели управлять страной. Именно поэтому Гальвес убежден, что Куба должна усилить свою
– Мы не имеем права допустить новые путчи, – заявил он. – Я полагаю, что, пользуясь силами наших контрразведчиков, мы должны сделать следующее: выявить тех венесуэльских военных, которые способны включиться в подготовку заговора, и нейтрализовать их.
Затем Гальвес объяснил свой план: нужно довести до максимума “кубанизацию” венесуэльской армии, увеличить ее численный состав и расходы на нее, а на ключевые посты поставить людей, чья верность Чавесу не подлежит сомнению. Однако даже этих надежных военных следует держать под постоянным контролем. Кроме того, Гальвес считал, что министерства и прочие важные государственные учреждения, крупные государственные предприятия, а также частные, которые будут экспроприированы, должны управляться верными Чавесу военными.
Маурисио с этим не согласился, и успехи, которых он добился в последние недели, дали ему право смело высказать свое мнение.
– То, что вы все здесь предлагаете, это морально устаревшая стратегия, – заявил он, к удивлению Гальвеса. – Сегодня подобные меры не действуют, и особенно в такой стране, как Венесуэла, – она слишком открыта и за минувшие сорок лет слишком отвыкла от порядка и слишком привыкла к демократии. Кроме того, сегодня страной нельзя управлять с помощью армии – только через гражданское общество, а вот его-то и должны упорядочить и контролировать мы. Нам помогут не танки на улицах, а большое число наших активистов и агентов спецслужб, внедренных в жилые районы самых разных городов. Со временем только это может принести нужные плоды.
Неожиданно Гальвес вышел из себя:
– Не надо меня уверять, будто военная сила – это дело прошлого! Не надо!
– Успокойтесь, команданте, – попытался утихомирить его Маурисио. – В данный момент Уго, само собой разумеется, нуждается в поддержке военной верхушки, тут спорить не о чем. Но еще больше, и гораздо больше, ему нужна такая помощь, какую Куба способна дать ему в двадцать первом веке: разведка, контрразведка, пропаганда, информация и новые технологии в системе общественного контроля. Добавим сюда еще и скрытые репрессии против отдельных лидеров оппозиции.
– Новые технологии в системе общественного контроля… – задумчиво повторил следом за ним Гальвес, но теперь уже с явным интересом.
– Да, новые технологии, – продолжил Маурисио. – И для Уго важнее выиграть ближайшие выборы с опорой на электронику, а не вооружая добровольных помощников армии! Но только мы способны сделать это! – заключил он твердо.
Гальвес посмотрел на Маурисио пристально и с насмешливой улыбкой. После долгой паузы он поставил точку в их разговоре:
– Пока на этом остановимся. Надо все как следует обдумать.
Маурисио был доволен. Как он сам, так и все остальные в
Единственный друг
Резкая перемена, случившаяся с Чавесом, теперь уже очевидна для всех. Во дворце и со своими министрами, и с ближайшими сотрудниками он ведет себя как боксер, который, выдержав жестокий бой, старается превозмочь боль, но чувствует, что кровь у него кипит и он готов убивать в новых и новых схватках.
Когда Чавес сидит в зале Совета министров и, обращаясь к членам правительства, дает оценку недавним событиям, лицо его мрачнеет, а в голосе звучит угроза. Вилли Гарсиа сразу замечает – и сообщает об этом Прану, – что в том, как Уго держит себя с окружающими, трудно не заметить обиду и недоверие. А в том, что он говорит, неизменно проскальзывают сарказм, презрение и подозрительность. Если раньше его можно было сравнить с розовым кустом, который вот-вот порадует всех прекрасными цветами, то теперь остались лишь острые шипы – горечь, злопамятность и властолюбие. По знаку зодиака Уго – Лев, но если еще несколько дней назад это был весьма смирный представитель львиной породы, то теперь он начал показывать клыки и рычать, мечтая о мести. На заседании кабинета министров Уго, как всегда, играет главную роль, однако никогда еще он не держался так отчужденно. И с каждым словом Чавеса делается только выше стена недоверия и разочарования, отделяющая его от других людей.
И тем не менее, хотя применительно к нему выражение “возвращение к норме” можно употреблять исключительно в кавычках, Чавес пытается возобновить свой рабочий график, свои официальные визиты, свою передачу “Алло, президент!” и даже регулярные физические тренировки. Ими он всегда занимался вместе с Анхелем, самым искренним его другом, старым товарищем по оружию, человеком добрейшей души, лишенным каких бы то ни было амбиций и далеким от любых дворцовых интриг. Как-то утром, после того как они побегали и поработали с гантелями в дворцовом спортзале, Уго решился откровенно поговорить с Анхелем, которому прежде не раз по разным поводам и без поводов устраивал разносы и который неизменно находился рядом с Чавесом, прощая тому любые обиды. Впервые Уго признался ему, что чувствует глубокое недоверие, а часто и презрение к своим министрам и подчиненным. Он не забывает, что среди армейского начальства нашлись и такие, кто счел за лучшее притаиться и выждать, чтобы потом встать на сторону победителя. А еще Уго знает, что некоторые гражданские лица из кабинета министров вели хитрую и коварную игру, стараясь договориться с оппозицией в самые критические моменты мятежа. И теперь Чавес задается вопросом: где были бы многие из тех, кто сейчас поздравляет и чествует его, если бы заговорщики добились успеха?