Сфайрат и Гелерра трудились, не покладая рук. Соллей — вернее, Иммельсторн — помогала, подсказывала, поправляла. Она знала — очень много знала. В былые времена Клара, наверное, позавидовала бы не очень белой завистью, а теперь даже не пожала плечами. Какое это имеет значение? Мёртвым не завидно.

Ирма слабо шевельнулась, застонала. Гелерра вскинулась было — голос Иммельсторн хлестнул, словно бичом:

— Нет! Дело! Дело верши! С девчонкой ничего не случится.

«Надо бы подойти», — вяло подумала Клара. Но, с другой стороны, зачем?

Дракон и адата меж тем закончили вычерчивать на полу нечто грандиозное — Клара даже не пыталась разобраться в паутине прямых и дуг. Как и не пыталась запомнить руны, что повисали прямо в воздухе пламенеющими знаками, пророча беду.

— Готово. Что дальше? — выдохнула наконец Гелерра.

— Вспоминай Кора Двейна, — приказала Иммельсторн. — Вспоминай как следует, и ты, госпожа Клара, тоже, если не хочешь остаться тем, что ты сейчас.

Клара подчинилась. В конце концов, Сфайрат взирает на неё с такой мольбой… да, верно, это называется «мольба».

Гелерра меж тем довольно-таки ловко заполняла силой магическую фигуру, зажигала одну за другой её линии; это было Кларе знакомо, новым оказалось то, что получалось на выходе: упорядоченная магия, сложнейшее её плетение, несущее в себе впечатанный образ Кора Двейна в каждой нити, в каждой частице.

Да, это было настоящее заклятие поиска, истинное, какое и должно быть. Оно устремлялось всё дальше и дальше, и не просто устремлялось — умножалось, рождая бесчисленные отражения. Каждое такое отражение несло в себе лицо Двейна, взывало к его скрытой сути, проникая под небрежно наброшенные маскировочные чары.

Каскад этот рос и ширился, подобно лавине. Чары эти обнаружат, конечно же, все мало-мальски сведущие колдуны, но ни Драгнира, ни Иммельсторн это ничуть не волновало.

Оно и понятно — если нужно спасать мир, тут уже не до секретности.

Но одновременно в сознании Клары вдруг возникло совершенно иное, пробившееся даже сквозь мёртвое равнодушие вампирьего льда: огненные, живые письмена, строчки, руны, сами собой выстраивавшиеся рисунки, чертежи, диаграммы; сквозь всё это проступал юный и прекрасный лик, являлось имя — «Ялини». Кларе словно кто-то вколачивал в мозг раскалённые докрасна гвозди.

Ясно, чётко, понятно.

Этот мир обречён. Идущую на него беду не остановить, как не затушить кружкой воды лесной пожар. Надо уходить. Далеко, так далеко, как только возможно, куда не достигнет ни истребительный огонь, ни мертвящий лёд. Путь далёк, дорога лежит сквозь чёрное пламя Хаоса, но это единственный путь. Смелее, чародейка! Вот они, заклятья, мой дар тебе, дар Молодой Богини, старающейся искупить грехи своей родни. Взлетайте выше, семена жизни, пусть ветер магии несёт вас быстро, пусть доставит он вас к новым пажитям, к новой земле, где вы пустите корни, где поднимется юная поросль!..

Клара поймала взгляд Сфайрата. Совершенно безумный взгляд — он тоже получил это.

Прощальный подарок Ялини, Хозяйки Зелёного Мира.

Лес не умеет сражаться. Когда приходит пора, он умирает; но его семена подхватывает ветром и — рано или поздно! — густые чащи вновь покроют некогда плодородные поля, поднимутся, спрячут останки гниющих крыш и стен.

Лес всегда побеждает. Надо лишь, чтобы ветер подхватил семена.

Стань семенем, чародейка Клара. Свежая кровь земли вольётся в твои жилы, излечит от хвори — семя должно быть здорово, об этом позаботится великая Ялини; ты оторвёшься от погибающей плоти и взлетишь — так высоко, как никогда ещё не дерзала подниматься. Но теперь путь открыт! Вперёд, Клара, только вперёд! Сквозь пламя и тьму, к свету, к жизни!