Когда Сергеев понял, что расстреливать их немедленно никто не собирается, то особого подъема не ощутил. Задача впереди стояла только одна: отбить стратегический груз у его нынешних хозяев. И по всему выходило, что больше им с Хасаном делать нечего. И в планах Кубинца, да и на белом свете. Чем бы все ни кончилось, счастливый конец на горизонте не маячил. Такой вот выходил безрадостный, реалистичный расклад. Как только мавр сделает свое дело, мавру придется удалиться.

Полагаться на догадливость Хасана и его способность к анализу ситуации, Сергеев не стал, и при первой же возможности, во время кормежки под дулами карабинов часовых, сумел изложить арабу свои мысли – тезисно, коротко, по-военному. Получилось убедительно, Мангуст бы поставил «отлично» за формулировки, а Хасан проникся.

– Ты думаешь, будут валить? – спросил он тихо, разгрызая крепкими белыми зубами хрусткий пайковый сухарь.

Михаил кивнул.

Хасан все прекрасно понимал. А спрашивал, скорее, для того, чтобы услышать подтверждение своей правоты.

– Так что, Анхель, – улыбка у Аль-Фахри вышла несколько вымученной, но тут уж какая получилась, не попривередничаешь. – Напоследок повоюем вместе?

– Придется, – сказал Сергеев, пряча губы за флягой. – Вот только дадут ли повоевать? Вопрос, на самом деле…

– Никуда не денутся.

– Оружие нам дадут, – резюмировал Сергеев. – А с оружием в любом случае легче, чем без него.

– А этого, – Хасан кивнул в сторону Базилевича, – нам в напарники?

Михаил пожал плечами.

– Думаю, да.

– Ну, тогда и с ним сквитаемся… – прошипел Хасан и потер шрам на горле. Глаза его недобро сверкнули.

Базилевич слышать их не мог, но, казалось, услышал. Поднял голову и посмотрел на араба глазами смертельно раненного животного. Взгляд должен был бы вызвать сочувствие даже у каменной статуи Командора, но Сергеев поймал себя на том, что уж кого-кого, а Антона Тарасовича ему совсем не жалко. За что, можно сказать, боролись…

Привал был коротким. А дорога казалась бесконечной.

Ночью караван двигаться не мог. Дорога не позволяла таких вольностей. Зато ночью было прохладно и под утро на всем металлическом густо выпадала роса.

Днем же стояла такая жара, что начали кипеть изношенные моторы. В радиаторы доливали питьевую воду, но моторы кипели снова и снова, и колонна останавливалась, все более теряя темп передвижения. Кубинец заметно нервничал, и несколько раз Сергеев слышал, как он орет что-то в спутниковый телефон. Разобрать на расстоянии удалось всего несколько слов, и это были не самые лучшие слова в испанском языке.

Но они все-таки успели. Последний марш-бросок делался ночью. В полной тьме они пересекали границу – пусть чисто условную, но границу. Не было ни пограничников, ни контрольно-следовых полос и даже вкопанных в землю полосатых столбиков. Просто безо всяких внешних признаков закончилась территория одной страны и началась территория другой. А так – вокруг по-прежнему тянулась красная безжизненная равнина.

Разбивать лагерь на закате, как делалось обычно, они не стали, а сделали всего лишь короткую остановку – оправиться, заправиться и перекусить. На все про все ушло часа три, а потом прозвучала команда «по машинам» и грузовики вместе с машинами сопровождения, нырнули в ночь с затемненными фарами, утыкаясь друг другу в бампер, чтобы не потерять дистанцию.

Автомобили спустились по пологому пыльному склону в высохшее русло одного из притоков реки, и поползли на северо-восток, лязгая разболтанными шасси и коробками передач.