— Старик был напуган до смерти, — продолжил Головин. — Открыть мне дверь согласился лишь после того, как я пригрозил, что её вынесу. Но рассказать толком ничего не смог. По его словам, Алексей — тот, кто должен был забрать мешок из леса, явился вместе с Дорофеевым, якобы для того, чтобы помочь донести мешок. Требовал встречи с Иоганном. Архивариус, разумеется, не позволил и захлопнул дверь перед его носом. Но Алексей каким-то образом пробрался в архив. Дождался Иоганна, после чего налетел на них, как ястреб. Архивариуса свалил с ног ударом. Когда старик очнулся, рядом уже никого не было. Мешок тоже исчез. Во дворе я увидел следы побоища — кто-то дрался с тварями. А след от кареты привёл меня к широкой улице, выложенной брусчаткой. На камнях он, конечно же, затерялся. Алексея на постоялом дворе, где он квартировал, не видали с позапрошлой ночи. Дорофеев так же бесследно исчез. А Троекуров ждал меня к себе уже вечером. Я должен был привезти товар. Сказать ему о том, что мешок пропал вместе с моим братом — о подобном я не смел даже думать. При мысли о том, как явлюсь к Троекурову и расскажу об этом, кровь стыла в жилах.

— И ты решил свинтить.

— Я… Поймите правильно — я всего лишь хотел поступить достойно! Надеялся отыскать Иоганна и вернуть товар!

— Врать будешь прокурору. Ты решил, что дурачок Иоганн, которого обуяла жадность, свинтил вместе с подручными — в надежде самостоятельно отыскать барыгу и открыть собственный бизнес. Надоело под братцем-жмотом ходить, отчалил в свободное плавание.

Вольфганг отвёл глаза.

— Высокие отношения, — похвалил я. — Только так родные братья и должны поступать! Дальше что было?

— Я нанял карету. Взял с собой лишь самое необходимое и поехал в Петербург.

— Логично. Где ж ещё ныкаться, если не в большом городе. Дальше?

— Я спешил, как мог. На почтовой станции мы сменили лошадей, но ехать в ночь возница отказался. Сказал, что боится тварей — в последнее время на тракте они нападают всё чаще. Путешественники стараются не передвигаться по одному. И уж тем более — ночами. Я рвал и метал, но переубедить его не смог.

— Да и сам зассал ночью ехать. Говори уж правду.

— Ну… У меня тоже были некоторые сомнения. И мы остались там, на почтовой станции. В крошечной клетушке, разместиться там пришлось вместе с возницей и ещё двумя проезжими. Один из них ужасно храпел, невозможно было спать. Я растолкал его и потребовал уйти на конюшню. Спорить с аристократом он не посмел. Вышел, я уснул. И вдруг — стук в дверь. Проезжий требовал впустить его обратно. Буквально умолял. Я открыл — только лишь для того, чтобы поставить этого плебея на место. И вдруг…

— Плебей схватил тебя и овладел тобой противоестественным способом, — зевнул я. — Вурдалаком оказался. Или упырём.

В глазах Вольфганга мелькнуло разочарование. Не такой реакции ждал — в ответ на леденящий душу рассказ… Ну, блин. Думать надо, кто твоя целевая аудитория. Ты мне ещё про крыс с лягухами задвигай — и жди, что со страху маму звать начну.

— … его клыки вонзились мне в шею, — упавшим голосом закончил Вольфганг. — Когда я очнулся, понял, что нахожусь на кладбище. Я был привязан к каменному кресту, а передо мной стоял Троекуров. Он требовал отдать мешок. Я рассказал чистую правду — что мешок бесследно исчез, но он не поверил. На моих глазах разверзлась могила, и наружу выбрался мертвец. У меня волосы встали дыбом…

Я взглянул на лысую, как колено, башку Вольфганга и поморщился.

— Давай-ка без подробностей. Что там у тебя встало, на каком месте — мне до звезды… Выбрался мертвец. Я так понимаю — вот этот самый, который утопал добывать тебе паёк. И?

— И Троекуров ему сказал: жил ты грешником, душа твоя не упокоена. Жилище твоё посмертное — с сей минуты, моею волей, не только твоё. Приказываю за жильцом следить, чтобы не сбёг, кормить человеческой пищей. Упустишь его али голодом заморишь — так неупокоенным и останешься. А ты — это он ко мне повернулся, — до тех пор тут лежать будешь, покуда не скажешь, где мешок! Мне, говорит, спешить некуда.

— Ну да, — согласился я. — Реально — куда ему спешить? В тварь ты не обратишься, после вурдалака наверняка санобработку провели. С мертвяком, соответственно, не справишься, они ребята крепкие. Лежи себе в гробу да лежи. Отдыхай, предавайся воспоминаниям.

— Да как же я могу вспомнить то, чего не знаю⁈

— А вот это уже, друг мой Вольфганг, проблемы индейцев. Которые шерифа, как известно, не колебут.