– Давняя привычка, из колонии. По вечерам нам нельзя было сидеть в спальне в одиночестве, поэтому у меня не было выбора, приходилось читать в комнате, где другие до отупения смотрели идиотские передачи: я привыкла к включенному телевизору, под него мне даже лучше читается.

Агата предложила Милли присесть на край кровати, положила книгу на ночной столик и оперлась о подушку.

– Отвечаю на твой первый вопрос. Я была не очень общительной, но все равно сумела обзавестись настоящей подругой.

– Она до сих пор там?

– Нет, освободилась десять лет назад и живет другой жизнью на Ямайке. Когда она вышла на свободу, я испытала страшное одиночество. Я была счастлива за нее, но горевала, что ее со мной нет. Мы много переписывались.

– За что ее посадили в тюрьму?

– Это ее дело.

– Почему бы вам не податься к ней? Зажили бы спокойно на Ямайке.

– Это было бы замечательно! Заплести дреды, натянуть шапочку – и меня никто не узнает… Нет, Милли, в жизни не все так просто. Моя жизнь – здесь.

– Вы упрямы как мул! Думаете играть в кошки-мышки до тех пор, пока вас не сцапают?

– Свобода – не игра, а необходимость. Чтобы понять ее ценность, надо ее лишиться. Лучше объясни, что тебе мешает уснуть?

– Понятия не имею. Мне стало одиноко, захотелось общества.

– Наверное, тебе пора назад в Филадельфию. Дальше я бы справилась сама, до берега океана уже рукой подать. Просто высади меня на автовокзале в Санта-Фе, я доберусь до Сан-Франциско на автобусе.

– Я совсем не это имела в виду!

Агата сжала руку Милли.

– Я очень рада, что мы познакомились, расставаться будет грустно, но наши пути все равно скоро разойдутся. Мы не можем все время оставаться вместе. У тебя есть работа, тебя ждет твой друг, твоя собственная жизнь.

Милли молчала.

– Ну что ж, – вздохнула Агата, – в этой кровати хватит места для двоих. Достань из шкафа подушку и ложись. Надеюсь, ты не храпишь?

– Я как раз хотела спросить вас о том же самом, – сказала Милли, ныряя под простыню.

Агата погасила свет.