Великий князь Всеволод [Всеволод Юрьевич Владимиро-суздальский]! [Неужели] и мысленно тебе не прилететь издалека [из Владимира Суздальского], отцов золотой престол поблюсти [поблюсти киевский престол, на котором когда-то сидел отец Всеволода — Юрий Долгорукий]? Ты ведь можешь Волгу веслами расплескать [у тебя столько воинов, что ты легко можешь завоевать всю Волгу], а Дон шлемами вычерпать [ты не только можешь „испить из Дону воды“, т. е. завоевать земли по Дону, но ты можешь вычерпать его весь, — не „испить“, а „выпить“]. Если бы ты [только] был [здесь — на юге], то была бы [продавалась бы] невольница [половецкая] по ногате [по мелкой монете], а раб [половчин] по резани [по еще более мелкой монете; так велики были бы последствия твоего пребывания здесь]. Ты ведь можешь посуху живыми копьями метать — удалыми сыновьями Глебовыми! [князьями рязанскими — сыновьями Глеба Ростиславича. Рязанских князей, княживших на юг от Владимира, автор „Слова“ сравнивает с копьями — оружием первой стычки в бою].
Автор обращается к Рюрику и Давиду Ростиславичам с призывом выступить за Русскую землю.
Ты, буйный Рюрик [Ростиславич] и Давид [Ростиславич]! Не ваши ли воины золочеными шлемами по крови плавали? [не вам ли отомстить за своих воинов?]. Не ваша ли храбрая дружина рыкает, как туры, раненные саблями калеными на поле незнаемом [в земле Половецкой; не ваша ли дружина рвется в бой отомстить за свои раны]? Вступите [же], господа, в золотые стремена [выступите в поход] за обиду сего времени [отомстите за поражение Игоря], за землю Русскую, за раны Игоревы, буйного Святославича!
Автор обращается к Ярославу Владимировичу Галицкому с призывом выступить за Русскую землю.
Галицкий [князь] Осмомысл Ярослав! Высоко [на горе в Галичском кремле] сидишь ты на своем златокованном престоле, подпер [ты] горы венгерские [Карпаты] своими железными полками, загородив королю [венгерскому] путь [проходы в Карпатах], затворив Дунаю [странам и народам по Дунаю, подвластным Византии] ворота [своей земли; т. е. крепко оберегая границы своей земли и от венгерского короля и от Византии], меча тяжести через облака [Ярослав обычно посылал войска в далекие походы, не сопровождая их сам], суды рядя до Дуная [верша суд, управляя землями до самого Дуная]. Грозы твои по странам текут [стра́ны боятся тебя], [ты] отворяешь Киеву ворота [Киев тебе покорен], стреляешь с отцова золотого стола [с престола, доставшегося тебе по наследству от отца] салтанов за землями [сидя на своем наследственном престоле и не выступая сам в поход, посылаешь войска против салтана Саладина]. [Так] стреляй [же], господин, в Кончака, поганого раба, за землю Русскую, за раны Игоревы, буйного Святославича!
Автор обращается к Роману Мстиславичу Волынскому и к Мстиславу (Пересопницкому или Городенскому) с призывом выступить за Русскую землю.
А ты, буйный Роман [Мстиславич Волынский] и Мстислав [Ярославич Пересопницкий или Мстислав Всеволодович Городенский]! Храбрая мысль влечет ваш ум на подвиг. Высоко паришь [ты, Роман] на подвиг в отваге, точно сокол, на ветрах паря, стремясь птицу в смелости одолеть. Ведь у вас железные молодцы под шлемами латинскими. От них дрогнула земля, и многие страны — Хинова [восточные народы], Литва, Ятвяги, Деремела [литовские племена], и половцы копья свои повергли [потерпели поражение, бросили оружие], а головы свои подклонили под те мечи булатные [были перебиты мечами].
Обращение к волынским князьям остается незаконченным. Под влиянием воспоминаний о победах Романа вновь возникает тема поражения Игоря. Павших воинов не воскресить!
Но уже [но теперь, в противоположность тем победам над половцами], о князь Игорь, померк солнца свет, а дерево не добром листву сронило: по Роси и по Суле города [русские] поделили [половцы между собою]. А Игорева храброго полка не воскресить [не вернуть дружины Игоря]! [Помнишь, князь Игорь, что ты говорил:] „Дон тебя, князь [Игорь], кличет и зовет князей на победу!“. [Вот] Ольговичи, храбрые князья, [и] поспели на брань
Возобновляя свое обращение к волынским князьям, автор перечисляет Ингваря и Всеволода Ярославичей и Мстиславичей: Романа, Святослава и Всеволода. Он призывает их выступить за Русскую землю.
Ингварь [Ярославич] и Всеволод [Ярославич] и все трое Мстиславичей [Роман, Святослав и Всеволод — князья волынские]! Не худого гнезда соколы [не плохой вы выводок соколов], [но] не по праву побед расхитили [добыли] себе владения! Где же ваши золотые шлемы и копья польские и щиты [на что употребляете вы ваше оружие]? Загородите [же] полю ворота [замкните русские границы со степью] своими острыми стрелами за землю Русскую, за раны Игоревы, буйного Святославича!
Обращаясь к полоцким князьям, автор прежде всего указывает на общую беззащитность от „поганых“ южных (по Суле) и западных (по Двине — у Полоцка) границ Руси. Он вспоминает безнадежную попытку Изяслава Васильковича Полоцкого одному защитить свои границы от врагов Руси и его одинокую кончину на поле битвы.
Уже ведь [пограничная река] Сула не течет серебряными струями для города Переяславля [не служит для Переяславля Южного защитой от нападений половцев], и Двина [другая пограничная река — на северо-западе] болотом течет для тех грозных полочан [не служит защитой для жителей Полоцка] под [боевым] кликом поганых [литовцев; иными словами: пограничная Сула и пограничная Западная Двина превратились в болотистые речушки, не служат преградами, на них не оказывается сопротивления]. Один [только] Изяслав, сын Васильков, позвонил своими острыми мечами о шлемы литовские [вступил в сражение с литовцами], прибил славу деда своего Всеслава [потерпев поражение, погубил, тем самым, славу своего предка — „деда“ — Всеслава Полоцкого — славу Полоцкого княжества], а сам под [своими] красными щитами на кровавой траве был прибит на [пролитую] кровь мечами литовскими [вместе] со своим любимцем, а тот и сказал: „Дружину твою, князь, птица [хищная, питающаяся мертвечиной] крыльями приодела, а звери кровь [павших и раненых] полизали!“. Не было тут [в этой битве] ни брата [его] Брячислава [Изяславича], ни другого [брата] — Всеволода. Так, в одиночестве, изронил [он] жемчужную душу из храброго тела через золотое ожерелье. Уныли голоса, поникло веселие, трубы трубят городенские [в знак сдачи города].
Описав слабость полоцких князей в защите своих собственных границ, автор обращается с призывом ко всем князьям полоцким (потомкам Всеслава) и ко всем остальным русским князьям (потомкам Ярослава Мудрого) прекратить взаимную вражду, признать, что обе стороны потерпели в этом междоусобии поражение и погубили славу, перешедшую к ним от дедов.
Ярославичи и все внуки Всеслава [Полоцкого. Две ветви князей, постоянно враждовавшие]! Уже склоните стяги свои [в знак вашего поражения] и вложите [в ножны] свои поврежденные [в междоусобных битвах] мечи. Ибо лишились вы [подлинной боевой] славы ваших дедов. Ибо вы своими крамолами стали наводить язычников на землю Русскую [на владение Ярославичей], на достояние Всеслава [на Полоцкую землю]. Из-за [вашей] усобицы ведь настало насилие от земли Половецкой.
Безнадежность усобиц автор показывает на примере судьбы родоначальника полоцких „всеславичей“ — Всеслава Брячиславича Полоцкого.
На седьмом [на последнем] веке [языческого бога] Трояна [т. е. напоследок языческих времен] кинул Всеслав жребий о девице ему милой [попытал счастья добиться Киева]. Он хитростями оперся на коней [потребованных восставшими киевлянами] и скакнул [из подгороднего „поруба“ наверх] к городу Киеву и коснулся древком [копья] золотого [княжеского] престола киевского [добыв его ненадолго не по праву наследства и не „копием“, т. е. не военной силой, а древком копия — как в столкновениях между своими]. Скакнул от них [от восставших киевлян — своих союзников] лютым зверем в полночь из Белгорода, объятый синей [ночною] мглою; поутру же вонзил секиры, — отворил ворота Новгорода, расшиб славу [основоположника новгородских вольностей] Ярослава [Мудрого], скакнул волком до [реки] Немиги от Дудуток [под Новгородом]. На Немиге [не мирно трудятся] — снопы стелют из голов, молотят цепами булатными, на току жизнь кладут, веют душу от тела. У Немиги кровавые берега не добром были посеяны: посеяны костьми русских сынов [вместо мирного труда — война на Немиге].
Всеслав князь людям суд правил, князьям города рядил [властвуя, следовательно, над судьбой и простых людей, и князей], а сам [не имея пристанища] ночью [как тогда, когда бежал из Белгорода] волком рыскал: из Киева дорыскивал ранее [пения] петухов до Тмуторокани, великому Хорсу [богу солнца] волком путь перерыскивал [до восхода перебегая ему дорогу]. Для него [в его престольном городе] Полоцке позвонили к заутрене рано у святой Софии в колокола, а он в Киеве [в заключении] звон [тот принужден был] слышать. Хоть и провидящая душа [была у него] в храбром теле, но часто [он] от бед страдал. Ему провидец Боян давно [еще] припевку, разумный, сказал: „Ни хитрому, ни умелому, ни птице умелой суда божьего не миновать“ [как ни „горазд“ был Всеслав, но вся его неприкаянная жизнь была судом и возмездием божиим за его усобицы].
Лирически отвлекаясь, автор вспоминает первых русских князей, их многочисленные походы на врагов Руси и противопоставляет им современные ему несогласия между братьями Рюриком и Давидом в сборах на половцев.
О стонать Русской земле, помянув первые времена [еще до Всеслава Полоцкого] и первых князей [очевидно, Олега, Игоря, Святослава, Владимира]! Того старого Владимира [Святославича] нельзя было пригвоздить к горам киевским [так часто он ходил в походы на недругов Русской земли]; вот ведь [и] теперь встали стяги [приготовившись к походу] Рюрика [Ростиславича], и другие [его брата] Давыда [Ростиславича], но врозь у них развеваются полотнища [нет между ними согласия]. [Забыты, следовательно, походы первых русских князей на врагов Руси; в нынешних походах нет между князьями согласия]. Копья поют! [Слышатся звуки битвы!].