– Нас наделяют теми качествами, которых у нас нет. Видят в нас наших героев, а не нас, – говорил отец. – И влюбляются тоже, по сути, не в нас. Поэтому я так сильно ценю свою семью, свою жену. Наверное, только Лена знает, какой я настоящий, что я люблю, что не терплю. Это очень ценно. Как я могу оставить такую женщину? А поклонницы… некоторые из них очень настойчивы. И очень изобретательны. Особенно, если у них такая же влюбчивая, артистическая натура, как и у меня.

– От настойчивости и артистичной натуры у него, по всей видимости, дети появляются, – презрительно фыркнула мама. – Балабол.

– Родион Николаевич, а если анализ ДНК докажет ваше отцовство, вы признаете ребенка? – поинтересовался тем временем ведущий.

Лицо Родиона показали крупным планом. Серьёзный, вдумчивый взгляд, седина, подернувшая виски, глубокие морщины, прорезавшие лоб. Отец выдержал паузу на несколько секунд дольше, чем нужно было. Или так и было нужно, кто знает. Вот только я отлично знала, что отец в этот момент играет. Что его задумчивость не настоящая, для себя он всё давно решил.

– Конечно, – проговорил он, в конце концов. – Кто я такой, чтобы оспаривать решения суда?

– То есть, вы до конца не уверены?

Родион выпрямился, взглянул с вызовом.

– Конечно, нет. И, поверьте, у меня есть для этого основания. Но если появятся доказательства, что отец всё-таки я… Конечно, я позабочусь о мальчике и о его будущем.

«О мальчике и его будущем», повторила я про себя. А Анну своими двусмысленными определениями отец записал едва ли не в категорию женщин легкого поведения.

– Рома, тебе не кажется, что их кризис-менеджеры очень плохо работают? – задала я Федотову риторический вопрос после окончания эфира. – Скажи им, чтобы они все заткнулись.

– Я скажи? – удивился Роман Юрьевич. – А кто меня станет слушать?

– Это какой-то нескончаемый позор, – вздохнула я.

– Радуйся, что твоё имя перестали трепать в каждой передаче, – сказала мне мама.

И будто сглазила. В тот день, когда Ромка приехал, чтобы забрать меня от родителей обратно в Москву, Альбина решила всё же прийти в студию Стаса Грушева, и рассказать свою версию произошедшего в её семье. Мы даже не знали о предстоящем эфире, добрались до Палашкино в то время, когда передача уже началась, и только звонок мамы заставил нас поторопиться включить телевизор. Мне, если честно, уже хотелось кричать и топать ногами при словах «включи телевизор».

Альбина сидела на студийном диване и выглядела бледной, хрупкой и невинной. Сидела, сцепив руки в нервный замок, а в камеру смотрела огромными, чистыми, голубыми глазами. Легкий макияж, забранные в тугой пучок светлые волосы. Эта прическа только подчеркивала её хрупкость. И взгляд невероятной глубины и печали. Я посмотрела на сестру, и вдруг вспомнила отца. Как он каялся перед зрителями за моё рождение, это происходило лет двадцать назад, но я до сих пор помню его взгляд, интонации, раскаяние. Альбина будто копировала его, но только добавляла женского шарма и налета слабости. Думаю, всем мужчинам в студии, что экспертам, что зрителям, хотелось подхватить это небесное создание на руки, и заверить, что все её проблемы и печали – это лишь происки недоброжелателей. Один Стас Грушев лишь силился быть понимающим, кивал с серьёзным видом, но я знала, что он откровенно наслаждается ситуацией. Этот человек всем своим нутром обожал скандалы, разоблачения и повинно склоненные в его студии головы.

Я увидела сестру на экране и откровенно схватилась за голову. Я знала, что ничем хорошим её присутствие в студии не закончится.

– Я же её просила, – проговорила я.

А Роман Юрьевич с мрачным видом присел напротив телевизора.

– Теперь её очередь откровенничать, – проговорил он.

– Альбина, мы все очень рады, что вы решились прийти в студию и поговорить с нами, – говорил тем временем Грушев. – То, что вы рассказываете о своей семейной жизни, это, конечно, поражает. Со стороны вы с Романом Федотовым казались такой органичной парой, счастливой семьей. Это лишний раз говорит о том, что не стоит доверять глазам.