«…Не надо считать нас дикарями лишь потому, что мы живем в лесу. Лес был всегда. Мы видели, как крылатые горные ящерицы научились говорить и стали называть себя рыцарями. Мы видели, как обезьяны спустились с деревьев и превратились в людей, видели, как могущественный колдун создал драконов и эльфов, видели, как Солнце стало квадратным. На наших глазах родилась и возмужала история этого мира, не надо считать нас зверями…»

Отблески пламени танцуют на стенах, словно тени невидимых огненных крыльев. Аромат жареной плоти щекочет ноздри.

«…Помоги нам, принцесса. Пусть люди придут в лес без оружия, с открытыми глазами. Мы подарим вам знания, пришедшие из вечности, научим видеть скрытое и внимать безмолвию. Мы храним мудрость веков, мы – это лес. Но люди уничтожают леса…»

На предпоследнем листе Ева остановилась. Почерк дракона отличался красотой и четкостью, но одна фраза была написана размашисто, словно другой рукой. Девушка невольно вздрогнула.

«Я твое проклятие. От меня не скроешься. Я всегда буду рядом, кровью на твоих клинках, ужасом в твоей памяти. Ты никогда не уснешь, дрожа в ожидании моего возвращения».

Принцесса помедлила, прежде чем бросить лист в камин. Еще раз перечитала последнюю фразу.

«…дрожа в ожидании моего возвращения».

– Ты мертв, – сказала она в пустоту. – С тебя сняли шкуру, а мясо зажарили. Я тебя ем. Твоя плоть очень вкусная.

Лист полетел в камин, отозвавшись гневной вспышкой малинового огня.

– Ты никогда не вернешься, – глухо сказала Ева.

Остался последний лист. Последний клочок личности убитого дракона. Принцесса заколебалась, не сжечь ли его сразу, не читая. Но все же решила посмотреть.

«Глава седьмая, – прочла она. – Синтия провела рукой по омерзительной морде чудовища, закрывая ему глаза. Пурпурная кровь, словно во сне, гейзером вздымалась из ран, расплывалась в волшебной воде.

– Ты получил по заслугам, – мрачно сказала королева. – И все равно прости.

Она встала. Тело Бурана покачивалось в придонном течении, море потеряло прозрачность. Хотя здесь и можно было дышать, кровь вела себя как в обычной воде. Не свертывалась. Синтия посмотрела на глубокую рану в левой груди, которую ей успел нанести Буран.

– Я дойду, – сказала она в пустоту. – Дойду.

Великий Провал больше напоминал старую, заржавленную латную рукавицу, брошенную каким-то великаном на морское дно. Клепаные листы металла за много веков изогнулись, заклепки во многих местах вылетели. Зажимая рану, слабея на каждом шагу, Синтия погружалась во тьму. Впереди тускло светилось нечто громадное, гладкое, похожее на гигантскую старую медузу. Вблизи стало ясно, что это чудовищная дверь из белого матового стекла. Держась рукой за стену, королева Синтия подошла к Непрозрачной Двери вплотную.

Она уже давно знала, что будет делать.

– Я пришла, – громко сказала девушка.

Под водой ее голос прозвучал глухо, но свечение Двери изменилось, на матово-белом проступили тошнотворные прожилки. Ответ раздался прямо в разуме:

– Я слушаю.