Я насупился, наверное, как индюк.

А маме смешки:

— Осерчала баба на мир, да мир того не знал. Молодчага Глеб. Спит и спит.

Вообще-то да. Во всю утреннюю эпопею Глебуня и разу не шелохнулся. Обстоятельно угладили сивку кобулетские кочки. Прислони его кверх кармашками к стенке, поди, не проснётся. Ишь, блаженствует. Везёт же…

Я смотрю на него во все мигалки. Дерут завидки. Почти герой… Верховное существо…

Я ловлю себя на мысли, что не взлететь мне до его высот, и толкаю с досады сонного венценосца.

Мама заметила мой вражий выпад:

— Это ты за шо?

— А так. Шутю.

— Гарни шутки — в бок коленом!

Разодрал Глеб глазенапы. Осмотрелся.

Я потянулся к чёрной тарелке громкоговорилки[4] на стене, включил на всю. Шесть утра. Гимн.

— Глебуня! В честь твоего пробуждения и гимнок вот запустили.

— Да выруби ты это дурацкое орало! Как кувалдой!.. Высаживает эта брехаловка всё из головы!

— Неужели т а м есть что у тебя высаживать?

— Кончай фиглярить, — поджимает он тонкие упрямые губы.

— Фу ты, ну ты кобулетский фон барон! Что б ты запел, глянь на себя на спящего? Рот нараспашку, язык на плече. Не только ворона влетит — карета четвернёй с бубенчиками въедет!

Он устало улыбается:

— Ё-моё… Привычку не рукавичку не повесишь на спичку.

— Есть привычка, есть и отвычка!