– Прям так и говорите? И она понимает?

– Прям так и говорю. Ну и руками еще показываю – чего тут непонятного. Не веришь, что ли?

Ваня, стиснутый харизмой Витали и укоризненным взглядом Ашота, вспомнил свой португальский анабазис и немедленно поверил.

– То-то же. Я вообще врать не буду – ты не смотри, что я водитель. У меня здесь два дома, хозяйство, бычки. Вчера, правда, соседский огород потоптали, но это я им компенсирую. У нас здесь все меня знают. Вот ты можешь назвать три самых умных человека в России?

– Ну, я, наверное, и больше могу назвать… Пушкин тот же, Столыпин, Менделеев, да масса…

– Не, это ты не туда. Я не по науке, а по жизни имею в виду. Ну первый, конечно, это ты прав – Пушкин! Как вот, все-таки, мля, у него в башке все это помещалось, а, историк? Второй – это, конечно – Ленин. И третий – Отаркин, бляха-муха!

– А это, простите кто?

– Отаркин – это я! Все, приехали. Нет, сегодня, я же говорил, семьсот проезд будет. Под расчет, пожалуйста. А Вам (Виталя вдруг снова перешел на «Вы») – вон туда по дорожке, мимо пруда. Обратно я уже сегодня в Нижний не поеду, так что сами, станция в той стороне, минут десять. Счастливо оставаться. Пушкину привет!

– И каков же из всей это мешанины следует вывод? – отсмеявшись своим серебристым смехом, спросила Марьяна.

– А вывод достаточно глубокий и одновременно утешительный, – серьезно ответил Ваня. – Мы, сами того не заметив, вступили в новый этап взаимоотношений интеллигенция и народа. Отношение человека «из народа» к классическому интеллигенту теперь самое что ни на есть попечительское. В его основе лежит то, что русский человек жалостив до крайности. Вот ему и жалко интеллигента – существо, с его точки зрения, бесполезное, эфемерное, но достаточно забавное. Как фарфоровая статуэтка на комоде. Учить его не переучить, буквально как сидорову козу. Поэтому пусть сидит рядом на переднем сиденье и впитывает мудрость жизни.

– Понятно! Кстати, а Болдино – то как? – спохватилась Марьяна.

– А что Болдино? Болдино прекрасно. Залитый солнцем дом такого же солнечного цвета. Парк. Пруд – деревья склонились к воде. Мостик романтический. Тайком от экскурсовода вышел на террасу – и вправду трепет охватывает. Не верится, что вот прямо здесь – рождалось – «Блажен, кто смолоду был молод. Блажен, кто вовремя прозрел»…

– И все-таки ты какой-то грустный.

– «Я тоскую, как Блок». Кстати, это он, выступая с лекцией о назначении поэта, первым и произнес: «Веселое имя – Пушкин».

– И что?

– А то, – вздохнул Ваня, – что когда Виталя сказал, – Пушкину привет, я понял, что, когда мы все будем там, – он показал пальцем в небо, – «сукину сыну» Александру Сергеевичу будет гораздо интереснее прогуливаться с Виталей Отаркиным, чем с толпами литературоведов. Что, в общем-то, правильно.