— Если вы возьмете его в артиллерию, он все сделает. И обобщит опыт артиллеристов, и о героизме напишет, и историю артиллерии создаст.
— Я бы взял его, Петр Андреевич, но если он такой разносторонний человек, вряд ли его ко мне отпустят.
— Отпустят, отпустят, Николай Николаевич, он там все равно ничего не делает. Скучает. Фронт перестал действовать...
И еще об Ираклии Андроникове. Но для этого нужно вернуться к началу войны.
22 июня 1941 года «Правда» опубликовала большую статью «Бородино» Лермонтова». Это была единственная на военную тему статья в тот день во всей центральной печати. В ней сопоставлялось содержание стихотворения «Бородино» с фактическими деталями исторической битвы, рассказывалось о патриотическом подъеме, охватившем русскую армию, о мужестве русских артиллеристов.
Утром Андроникову — автору статьи позвонили (поздравили!) С. Маршак, В. Шкловский, К. Федин. А в 12 часов 15 минут радио передало сообщение о начале войны...
— Признаться, я тогда подумал, что уже больше никто не прочитает моей статьи, — сказал недавно Андроников.
«Ребята! не Москва ль за нами? Умремте ж под Москвой...» Как близка эта лермонтовская строчка к призыву генерала Д. С. Дохтурова к армии, когда, после ранения Багратиона, он получил приказ Кутузова принять на себя командование левым флангом: «За нами Москва, умирать всем, но ни шагу назад!» Как же прозвучали эти слова Лермонтова и Дохтурова в тот тяжелый день, в тот первый день войны!
А пять месяцев спустя политрук Клочков-Диев, один из двадцати восьми героев-панфиловцев, бросил своим воинам клич: «Велика Россия, а отступать некуда — позади Москва».
Разве не символическую статью «Бородино» Лермонтова» написал Ираклий Андроников?
Вот что напомнили мне беглые записи в том фронтовом блокноте.
ОДНОПОЛЧАНИН
Живет мой фронтовой друг Эммануил Фейгин в Тбилиси, и все же видимся мы довольно часто. Вот и недавно встретились в Москве. И по какому-то поводу зашла речь о далеких днях войны.
— А помнишь нашу поездку под Новороссийск? — спросил я.
— Постой, когда это было?
— В феврале сорок третьего.
— Ну да, в феврале. Конечно, помню. Тогда у тебя родилась дочь, и ты пробрался в роддом, чтобы повидать ее. Поезд отошел, тебя все не было. Я встревожился, что попадешь под трибунал, а ты нагнал поезд, кажется, на дрезине.
— У дочери теперь своя дочь. И сын.
— А помнишь?..
И вдруг осечка.