Прошло время. Прошло лето. Наступила зима. Кажется, это было в январе. Я пришла со школы домой, а там, в пустующей комнате, где раньше жил Аскар, стоял новый тёмно-рыже-бордового цвета велосипед! Назывался он «Десна». Велика с таким названием ни у кого ещё не было. Были зелёные «Орлёнки», голубые «Суры», чёрные «Уралы»… Увидев новый велосипед, я вдруг вспомнила старую обиду и даже не обрадовалась покупке. Ну и что? Ну, подумаешь, велосипед. Вот так я хотела всем своим видом старую обиду показать. А мама меня хотела обрадовать. Она помнила про обещание. Я тоже помнила, но делала вид, что мне уже всё равно – будет у меня велосипед или нет.
А велосипед стоял всю зиму в комнате, дожидаясь вместе со мной того заветного дня, когда можно будет вывести его на дорогу и научиться на нём ездить. В комнате пахло резиновыми покрышками. За зиму я присмотрелась к нему, навещая его время от времени и разглядывая его чёрную намасленную цепь, кожаный коричневый бардачок с ключами, насос, прикрепленный к раме. Это был велосипед с треугольной рамкой, не дамский, какие были у некоторых наших девчонок. На блестящем руле был прикреплён звонок. А на нижней раме на тёмно-красном фоне жёлтым шрифтом красовалась надпись «Десна». Странным казалось название – стоматологическое. Мама говорила, что где-то в России есть река такая – Десна. Наверное, в городе на Десне и сделали мне мой велосипед…
Я уже не обижалась на весь белый свет, а представляла – как буду кататься на нём по разным дорогам. Но сначала мне нужно было научиться управлять им. Ведь я даже ещё не умела на нём ездить.
Толька, мой троюродный брат, поддерживает велосипед за багажник и бежит сбоку.
– Не отпускай педали. Смотри вперёд. Смотри на дорогу, не на колёса. Езжай. Езжай.
Страшно, но так хочется научиться. Замирает в груди сердце.
– Держись за руль. Держи равновесие. Смотри вперёд. Смотри вперёд! Не переставай крутить педали. Я держу, держу!
«Я держу тебя, не бойся!» – кричит он, а сам уже отпустил руку.
Ты едешь, вцепившись в руль, устремившись всем взглядом на дорогу. Ты уже едешь без поддержки, ты уже знаешь, что не упадёшь. В один незаметный удивительный момент происходит сдвиг в твоём восприятии. Теперь не страшно. Ты не упадёшь, потому что умеешь сохранять равновесие. Всё, что нужно, чтобы не упасть, – смотреть вперёд и не переставать крутить педали.
Ты едешь. Ты едешь! Колёса шуршат, прикасаясь рифлёными резиновыми покрышками к песку и каменной крупе, рассыпанной на просёлочной дороге. Рельеф на колёсах оставляет след в дорожной пыли. А там, вдали, голубые холмы. Там – дороги, дороги, дороги…
О, какое это замечательное чувство, когда ты, ещё неуверенно держась в седле велосипеда, едешь сам. Ты катишься вперёд, нажимая на педали. Ура-а-а! Получилось. У меня получается!
А потом, когда Валерка, рассматривая моего железного коня с седла своей «Суры» с видом знатока, сказал, что на нём «диски – фигня, спицы – фигня», меня его вердикт довольно изумил, но ничуть не убедил. Мне было уже всё равно, ведь у меня теперь был велосипед. И неважно, что о нём говорят. Главное, что я могу теперь на нём кататься столько, сколько я хочу! Ведь мой велик для меня – самый лучший. Друг.
Бабушка
Наша старенькая бабушка гаснет с каждым днём, ей 91 год. Подумать только – почти целый век. Она много пережила, но поделиться воспоминаниями с нами уже не может.
Теперь, когда старость постепенно съедает её, выводя все органы из строя, она чаще пребывает в своём детстве или в дальнем прошлом. Немецкие фразы, имена родных. В беспамятном бреду зовёт она всех, кто предстаёт ей перед внутренним взором. Между двумя мирами стоит она сейчас, дожидаясь своего часа.
Теперь чаще вспоминается мне наше детство, когда она будила нас в школу. «Девчата, вставайте!» – раздавался её шёпот с кровати. Свет она никогда не включала, сидела в ночнушке на своей кровати в полутьме и задолго до нужного часа, как нам тогда казалось, поднимала нас своим шёпотом. На кухне уже горел свет, там готовила завтрак мама. А нам так не хотелось вставать тёмным зимним утром… «Девчата, вставайте, уже 7 часов!» Хотя на самом деле было всего-то минут 15 седьмого. Зная, что баба всегда прибавляет как минимум полчаса к настоящему времени, мы не торопились вставать, а она всё продолжала шептать. Может, тем и запомнились эти моменты.
Перед сном она всегда шептала одну и ту же молитву на немецком. Слушая её бормотание, я представляла, как её когда-то учили этой молитве в детстве, и удивлялась, как она сохранила её в памяти. Она рассказывала нам иногда про Украину, чудо-страну, в которой росли яблоки и груши, арбузы и дыни. Про то, как их в один день собрали и отправили на телегах к вагонам, и как они закопали перед отъездом в саду библию, надеясь, что скоро вернутся домой. Но вернуться назад им так и не пришлось.
Ещё я помню, как она рисовала нам петушков. Старательно выводила на бумаге, как будто первоклассница. Она всегда рисовала только таких петушков, с гребешком и хвостом на одной ножке, как леденцы… У неё уже тогда были пергаментные руки. Сухие и шершавые, с глубокими морщинами. Хотя ведь ей было, может, всего лет шестьдесят тогда… А ещё она всегда у нас сама строила цыплятники, а мы помогали ей, поднося доски и кирпичи.
Когда цыплята подрастали и их выпускали во двор к остальным курам, цыплятник занимали мы и делали из него «домик». Подметали там хорошенько пол, застелали его ненужными старыми одеялами и половиками. Занавешивали сетку платками, наводили уют – вот и готово жилище. В хорошем домике всегда должно было быть темно, чтобы потом там можно было зажигать самодельные свечки, сделанные из разрезанной картофелины, налитого в неё масла и скрученной нитки.
Помню ещё бабу у летней печки. У нас во дворе были две печи: сначала была одна возле летней кухни, потом её перенесли подальше, за акации. На ней летом жарили баурсаки или лепёшки, или варили кисляк, делая из него потом катык. Или грели воду на стирку в десятилитровых баках, а в больших старых кастрюлях запаривали кашу для свиней или телят.