Снег

Снег уходил медленно, нехотя. В начале мая грелись ещё на солнце тонкие льдинки, спрятавшись под шапками чёрного навоза. Раньше это были большие снежные сугробы-загрёбы, которые делал папа своим бульдозером, расчищая занесенный по крышу дома задний двор.

Это было чудо: в самой середине мая, когда уже отзвенели радостью апрельские ручьи и холмы, сияя в изумрудном одеянии, воспевали хвалу солнцу, лежали на проталинах чёрные ледяные глыбы, пряча под тёмным войлоком навоза белые останки великанов-сугробов. Как будто зима хотела передать такой привет приближающемуся лету: вот, смотри, я ещё тут!

Но ничего уже не могло обратить природу вспять. Всё меньше и меньше становились эти глыбы, пока не оставалась от них лишь маленькая лужица, а потом высыхала и земля.

Так исчезали последние следы зимы. И за домом-столовой, где не было сараев и не ходили люди, расцветали одуванчики. Жёлтые, душистые, пушистые – добрые цветы. Мы плели из них венки в три ряда. Получались густые, пышные короны, и, надев их, преображались девочки мгновенно в маленьких богинь. Или невест, иль королев. Венок обязывал ходить с достоинством. И так ходили мы потом, себя цветочными гирляндами украсив.

Калачики

Возле нашего дома, за соседним домом-столовой, росли пушистым зелёным ковром «калачики». Я только недавно узнала, порывшись в интернете, что это родственники мальвы. А ботаническое название – просвирник приземистый, с латинского – Málva pusílla. И правда, семена у них похожи – колёсики с тесно уложенными друг к другу полукруглыми месяцами-семечками. Чудо.

Из «калачиков» мы тоже плели венки. У них были длинные крупные листья в начале лета. Потом, когда становилось сухо, они уже не могли так бурно расти, и листья у них были маленькими. Когда созревали их семена, мы эти «калачики» ели. Они были немного сладковатыми на вкус. Вот так, век живи – век учись. Столько неизвестного вокруг, а мы ходим и не видим, и не знаем. И не удивляемся уже ничему.

Велик

Никогда раньше не было это так актуально. Всё это случилось вдруг. Вдруг все стали кататься на своих велосипедах, объезжая ещё не подсохшие от весенних ручьёв лужи. Вдруг их стало всех много, всех тех, кто на великах. Валерке и Женьке купили новые велосипеды, у девчонок тоже были свои, дамские велики.

О, как же мне тоже хотелось иметь свой велосипед!

Такая заветная была моя мечта.

Когда я поделилась о ней с мамой, она сказала, что в этом году они не могут купить мне велосипед, но обязательно на следующий год. Несмотря на это обещание, я горько разрыдалась от того, что моей мечте хотя и суждено сбыться, но не скоро, а только через год. И было непонятно почему. Почему надо ждать целый год. До следующего лета. Никто толком не мог объяснить. Наверное, не было денег, или это новенькие «Суры» с рамкой уже все разобрали в магазине. Помню только, что была жутко расстроена. До слёз. Так было обидно. Другие катаются, а мне только смотреть и завидовать. Лариска отсрочкой велосипеда не расстроилась. Не было, наверное, у неё такой сильной мечты, просила больше всего я.

Когда разбиваются мечты, очень горько осознавать потерю. Ведь, с одной стороны, никто же не умер, нет никакой катастрофы. Так и мама с бабушкой мои думали. Что тут такого? Подумаешь. Велосипед она хочет. Ну что тут поделаешь? Надо смириться с этим. Надо подождать. И не надо тут слёзы лить.

Но мне совсем не хотелось ждать до следующего лета. Я хотела научиться кататься на велике и ездить на нём! Туда, куда хочется. По дорогам. Вдаль. Навстречу ветру. Мне так хотелось, и я жутко обиделась тогда на всё. На всю свою жизнь и на обещанный велосипед в том числе.

Ну, раз нет, то и не нужен мне вообще ваш велосипед. Казалось, всё оборвалось внутри. Нет больше мечты. Ничего больше не хочу. Ничего даже не хочу хотеть. Вот как. Поплакала, закрывшись руками от мира всего и взглядов взрослых, и забыла о своём горе. Некогда грустить. Каникулы скоро. Можно и без велика прожить.