– Лучшую курицу из всех, что у вас есть, – попросила она, чувствуя прилив гордости. – И фунт баранины на жаркое, будьте добры. – Сегодня они с Фрэнсис устроят настоящий пир, да и потом тоже.

Вернувшись домой, раскрасневшаяся от холодного воздуха и поразительного поворота судьбы, она увидела Фрэнсис в гостиной с ее альбомом в руках.

– Что-то не так? – спросила Мэри, так как сестра выглядела крайне серьезной. На столе перед ней невысокой башенкой возвышались оставшиеся монеты.

Фрэнсис подняла голову:

– Все яйца в одной корзине? Мудро ли это? И знает ли он сам, что делает, обещая тебе работу на год и даже больше? Сестра, я знаю, что других узоров, подобных твоим, не найти, и прошу, не пойми меня неправильно, но ни один еще не выткали. Ты можешь доверять ему?

– Думаю, да. Почему ты сомневаешься?

Фрэнсис взяла одну из монет и поднесла к свету, будто проверяя, настоящая ли она.

– Здесь что-то… – Она осеклась.

– Что? Что именно? – Мэри почувствовала обиду. Сестра могла с легкостью уничтожить возможности, которые открывались перед ними благодаря предложению мистера Холландера, и Мэри этого не хотела. Но, с другой стороны, она уважала суждения Фрэнсис.

– Думаю, ничего, – отмахнулась Фрэнсис. – В любом случае нищие не привередничают.

– Ну, сегодня мы не нищие. На ужин у нас птица, и даже больше, и я рада, что мы по меньшей мере будем сыты для разнообразия, – твердо заявила Мэри.

За месяц Мэри должна была создать три новых узора. Перед уходом мистера Холландера они посмотрели ее наброски в альбоме, и он выбрал несколько, по его мнению, подходящих, которые стоило доработать.

– Они прекрасны, но довольно простые, – пояснил он. – Добавьте больше деталей. Ваше чувство геометрии и пропорций мне очень по душе, так дайте мне больше.

Мэри не совсем поняла, что он имел в виду, но решила, что будет стараться изо всех сил. На следующий же день, после сытного обеда, она принялась за работу.

Убедившись, что узор ее устраивает, она принялась составлять заметки, которые должны были помочь выткать его на станке. Мэри скрупулезно перенесла узор на канвовую бумагу, но затем у нее появилась новая идея. А как будет этот рисунок смотреться на платье? А на камзоле? С мужским жилетом все было понятно, но как же очертания женского тела, складки? Ей придется хорошенько обдумать этот вопрос, потому как с готовой тканью сделать уже ничего не получится.

Склонившись над бумагой, она как наяву видела силуэт мистера Холландера и не могла не представлять, как один из ее орнаментов будет смотреться на камзоле, идеально скроенном по его широкоплечей фигуре. Как прекрасно он будет выглядеть. Тихонько напевая и улыбаясь, она принялась за работу.

Следующие несколько недель она до поздней ночи рисовала и переделывала наброски в свете лампы, жертвуя сном, чтобы закончить первые несколько рисунков, беспокоясь о контрасте света и тени, точных пропорциях завитков и вьющегося стебля, о том, как перенести все на бумагу, какие цвета использовать. Снова и снова возвращалась она к растениям на столе, пытаясь точно передать их форму, показать, что так выделяет их.

Гай рассказал ей о технике нанесения трехмерной тени и растушевки. «Перспектива, – говорил он. – Тогда цветы на ткани будут как живые». Мэри еще раз пришла к нему на чердак с новыми вопросами, изучая, как именно он работает, чтобы добиться этого необходимого эффекта. Гай любезно принял ее и терпеливо объяснил весь процесс, и все же занятие было изнурительным, а требования, которые она себе поставила, – очень строгими.

– Не знаю, почему я вообще решила, что справлюсь! – воскликнула Мэри как-то вечером, бросая еще один испорченный рисунок в огонь. – Это невозможно.

– У тебя получится, – успокаивала ее Фрэнсис. – Всего стоящего приходится добиваться тяжелым трудом. Утро вечера мудренее, завтра начнешь сначала.