– Маменька, за что мне это? Господи, почему же так больно? Словно рвет изнутри…

Плеск воды. Снова движения кого-то невидимого. Аделия чувствовала себя, как покойница – темнота давила, забивала легкие липким, тягучим страхом, не позволяла разобрать лица говоривших. Только слышать. Рваное дыхание и стоны страдалицы да суровый окрики «маменьки», приглушенные и от того еще более страшные.

– Дай, посмотрю.

Из темноты выдвинулся огонек, мутным кругом качнулся по низкому сводчатому потолку. Аделия поняла – она в каком-то помещении, очевидно, без окон. Тусклый, еле различимый желтый блик свечного огарка выхватил из темноты женский силуэт: темная кофта, длинная, в пол, юбка. На голове – платок, завязанный на затылке, острые концы распластались по спине, будто обрезанные крылья. Женщина ссутулилась, присев на низкую скамью. И тогда Аделия увидела ту, что сдавленно кричала: молодая совсем девчонка. Длинные волосы выбились из косы, прилипли к мокрому от пота лбу. Губы искусаны в кровь, зубы из последних сил сжимают деревянный обрубок. Девушка полусидела, упершись руками в стены, ноги широко раздвинуты в коленях, юбка задрана, оголив белый живот. Девушка запрокинула голову, застонала.

«Маменька» посмотрев под юбки, удовлетворенно кивнула:

– Недолго еще осталось, головка видна.

Сердце Аделии забилось, готовое выпрыгнуть из гортани: это молоденькая девушка, она рожает!

Гадалка подняла глаза, чтобы убедиться, что навязчивый запах сырости ей не снится: она, как и женщина у свечи, в подвале. Деревянные, плохо струганные плахи на полу, обшитые деревом стены. Аккуратные ряды полок, отчего-то пустых, если не считать нескольких глиняных кувшинов. Не подвал – погреб!

Женщина распрямилась, прикрыла ноги девушки, погладила по колену:

– Терпи, дочка. Терпи. Щас полегче-то станет.

Отойдя к одной из полок, взяла кружку и поднесла к губам дочери. Та, отдышавшись между схватками, выплюнула изо рта кляп, припала к кружке. Сделав глоток, поперхнулась, закашлялась.

Мать стукнула по загривку, прикрикнула:

– Тихо ты! Услышат… – и опасливо прислушалась, взглянула наверх.

– Мама, спирт же это, – пролепетала девчонка. – Нельзя же маленькому…

Мать опустила глаза, пробормотала:

– Теперь уж без разницы…

Новая серия схваток, девочка металась в бреду, не кричала, только вздыхала тяжело и протяжно. Все сильнее и чаще, пока не схватила ртом пропитанный сыростью воздух. Пальцы сцепились в прорехи между досок, спина изогнулась дугой, крик застрял в горле, ударился о материнскую ладонь, закрывшую рот. Вздох облегчения, и девчушка отключилась.

Аделия с ужасом наблюдала, как в соломе у ее ног копошиться окровавленный ребенок.

Пожилая женщина отняла ладонь ото рта дочери, наклонилась к младенцу. Ловко перерезала пуповину. Положила мокрую тряпицу на голый живот дочери. Ребенок не кричал. Кряхтел и беспомощно возил по животу кулачками, подслеповато моргал. Женщина взяла его в руки, осторожно, будто боясь испачкаться. Опасливо покосилась на бесчувственную девушку.

Перекрестилась.