Джербер знал, что в подобные места попадали не только те, кто действительно имел психическую патологию, более или менее серьезную. Но также и люди с различными увечьями, не имевшие родных, которые могли бы о них позаботиться. Несколько десятилетий тому назад в таких лечебницах содержали алкоголиков, лесбиянок и гомосексуалистов, ибо считали, что они недостойны составлять часть гражданского общества. На самом деле было нетрудно угодить в такое место, как Сан-Сальви. Особенно женщине. Достаточно было ей вести себя раскованно или быть обвиненной в нарушении правил общепринятой морали, и ее отправляли туда с благословения родственников. Большая часть диагнозов шла вразрез с медико-санитарными требованиями. Поэтому одиноких неимущих стариков привозили сюда и оставляли умирать.
Сан-Сальви был сущим адом для бедняков, которым даже не было позволено своевременно отправиться в настоящий ад.
Постоянная экспозиция музея представляла собой лицемерную попытку залечить рану на теле Флоренции, каковой являлся этот скорбный дом. Поэтому Джерберу не терпелось уйти.
— Я ошибся, — заявил он. — Сан-Сальви закрыли в семьдесят восьмом, но люди, которых я ищу, в то время были детьми и никак не могли здесь оказаться.
Это пришло ему на ум только сейчас. Черный соврал Ханне, когда сказал, что познакомился с ее родителями под красными крышами. Или, что более вероятно, Ханна соврала ему. Но тогда зачем она его сюда направила?
— Погодите, — остановил его сторож. — Это не так… Об этом не говорят, но психиатрическая больница продолжала функционировать еще лет двадцать. Ведь нельзя же было выкинуть на улицу тех, кто большую часть своей жизни провел в этих стенах. Это не держали в секрете, просто люди ничего не хотели знать.
Сторож был прав, Джербер об этом не подумал.
— Родственники не желали забирать сумасшедших, а бедолаги не знали, куда идти.
— Стало быть, сюда поступали пациенты и после семьдесят восьмого года…
— Сюда всегда свозили человеческие отбросы… Закон — хорошая вещь, но человеческие сердца не изменит какая-то бумажка.
Сторож опять был прав, хотя никто открыто не признал бы такой правды. И тут на Пьетро снизошло озарение.
— На днях кто-нибудь посещал музей?
— Вы первый за этот год, — моментально ответил сторож.
— Никто не приходил, не задавал вопросов?
Сторож в задумчивости покачал головой.
Джербер решил дать ему подсказку.
— Женщина, светловолосая, много курит…
— Курит, говорите? Может быть…
Джербер уже хотел просить сторожа высказаться яснее, но тот продолжил сам.
— Здесь иногда происходят странные вещи… — заявил он, хотя, как было видно по лицу, боялся, что ему не поверят или, того хуже, примут за сумасшедшего. — Не поймите меня превратно, я не псих и прекрасно знаю, что об этом думают люди… Но если ты работаешь в заброшенном дурдоме и распространяешь подобные слухи, над тобой начинают смеяться.