— Клади все.

Указание сопровождается шлепком по заднице, и это отвратительнее, чем если бы кто-то кончил мне на лицо. Одного этого жеста хватает, чтобы прикончить то, что я пыталась выдать за хорошее настроение. Я старательно пытаюсь улыбнуться. Выходит ужасно, потому что за улыбкой скрывается тяжело контролируемое желание голыми руками усадить его на кол. Одну из его купюр я скатываю в соломинку, а затем плохо измельчаю его кокс с помощью визитной карточки Манежа.

Золотое правило работы с клиентом, желающим обкуриться, состоит в том, чтобы не принимать ничего самой. Равно как и с пьяным мужиком, бухать вместе вовсе не выход, если вы хотите оставаться в состоянии управлять им. Но начинающие в этом секторе думают, что, когда имеешь дело с такой жопой, дорожка придаст сил и терпения, чтобы оставаться вежливой. Проблема в том, что если вы хорошая актриса и клиент не видит в ваших глазах, с какой радостью вы сожжете его живьем и проткнете острой палкой, то он может и захотеть продлить время с вами.

Так что дел у меня по горло. Состряпанные мной дорожки настолько убийственны, что выступ камина стал похож на стол в кондитерской. По моим расчетам, в этом бардаке как минимум четыре дорожки, но грек сметает все одним махом руки и слизывает с ладони. После он возвращается на кровать и с трудом укладывается посередине, вытянув руку и тем самым приглашая меня присоединиться. Вот так в этой комнате в районе Шарлоттенбург воцарился ад. Минус пара секунд на то, чтобы Рената протянула мне в проем двери два грамма еще не измельченного кокаина.

Довольно быстро становится ясно, что нечего ждать от этого типа взрыва мужественности. Он не просит ничего: только посидеть рядом и попытаться разгадать его невнятный монолог на смеси немецкого с английским, увенчанной греческим акцентом. Вначале, надеясь на чудо и все сильнее желая заткнуть ему рот, вызвав эрекцию, я между делом треплю его мягкий член, от кокаина съеживающийся, как шагреневая кожа. Большинство подумало бы иначе, но проводить время в компании клиента, который не хочет или не может заниматься сексом, довольно деликатная штука. Был бы он французом, все было бы по-другому: есть уйма тем, о которых можно было бы порассуждать, и выйти из этой ситуации с достоинством. Но попытайтесь провернуть это с мужчиной, настолько обдолбанным, что сам позабыл, на каком языке разговаривает… Кокаин — мерзкая штука для секса или чувственности. Всегда найдутся люди, как мужчины, так и женщины, с пеной у рта доказывающие вам обратное: что от кокаина встает и что он повышает либидо. Но правда состоит в том, что если и возможно обзавестись действующей эрекцией и начать откровенничать в том числе и о сексе, ставя окружающих в неловкое положение, то после первой дорожки кончить становится практически нереально. Жажда всего мирского улетучивается, стоит лишь перейти к действиям и попытаться достичь оргазма. Занятие любовью или вообще попытки почувствовать удовольствие вызывают под кокаином только равнодушие в высшей степени, и, когда эффект от наркотика заканчивается, желание отнюдь не возвращается. Совсем нет. Разговаривать больше неохота: хочется просто принять новую дозу и исчезнуть. В этом случае единственный плюс кокаина заключается в том, что он заставляет тебя повторять одни и те же фразы без конца, просто переставляя в них слова. Таким образом самый замысловатый из непонятных диалектов становится более или менее доходчивым.

В итоге до меня дошло, что разговор просто-напросто вертелся вокруг его жены. Тема принимала более пяти различных вариаций, но я так и не сумела понять, шла ли речь о реальных историях из их жизни или это были его фантазии. Например, лучшая подруга жены трогает его пенис под столом в ресторане, а потом все втроем они идут в гостиничный номер. Или — во время отпуска его жена попадает под очарование молодого официанта, и все трое оказываются в номере отеля. На яхте в Греции его жена специально поглаживает себя на виду у первого попавшегося морячка, и, какой сюрприз, они втроем делают это в одной из кабин на судне. Из всех этих перипетий, наверное, нужно по-морализаторски заключить, что его жена (или его жена в его мечтах) — настоящая шлюха. И вместо того чтобы обеспокоиться этим, он поощряет ее на удовлетворение малейших прихотей. Вот она — тема, на которую я могу рассуждать долго и упорно вплоть до спасительного предупреждения Ренаты! Однако сложно принять участие в сцене, где законы разума больше не действуют. Логика кажется в таком случае не слишком утомительной роскошью. Я очень быстро нахожу свой стабильный ритм, и мой словарный запас ограничивается охами и ахами. Он же регулярно встает с постели и, покачиваясь, доходит до стула, на котором лежат его вещи. Я даже подергиваюсь в надежде, что этот сумасброд внезапно устанет рассказывать всякую дрянь бабе, не понимающей, надо сказать, ничегошеньки и тыкающей его носом вновь и вновь в доказательство собственной немощности своими упорными попытками стимулировать член. Но нет, ему хорошо. Он просто ищет купюру в своем кармане, чтобы я могла сделать новую соломинку.

— Сделаешь нам еще по одной?

В то время как я сглатываю желание впиться ему в горло, он поверх моего плеча проверяет, что я точно делаю две дорожки.

(Позже молодая испанка, эксперт в этой области, расскажет мне, что существует тысяча и один способ не принимать кокаин, оберегая непонятливого обкуренного клиента от лишней информации. Один из них, проще простого, заключается в том, чтобы наклониться, опустив свои распущенные волосы со стороны дорожки так, чтобы смести ее. В любом случае для проститутки потеря контроля над собой никогда не бывает верным решением, даже в борделе, который находится под таким надзором, как Манеж. Важно, чтобы девушки были готовы «припудрить» себе носик, но нужно, чтобы они знали свою грань и действовали в соответствии, потому что начальство точно не станет слушать их слезливое нытье, когда в нездоровой эйфории момента их трахнут без презерватива или если им влепят пощечину за то, что они сказали нет.)

Как бы я хотела услышать эти постельные премудрости до того, как попадусь на пути этому безумному греку. Потому что, когда Рената стучит в дверь, я нахожусь на финишной прямой — догоняю своего клиента по уровню наркотического опьянения. С облегчением я мысленно готовлюсь попрощаться с ним гораздо более сердечно, чем позволила бы искренность. Но с живостью реки и с деньгами в руках грек поднимается, намереваясь продлить наш сеанс. Тон его означает, что у меня, по сути, нет выбора.

Дело потихоньку катится к драке, когда Рената отправляет меня объяснить греку, что сервис обойдется ему по цене дополнительного получаса, а не по более выгодной цене за час, как то вбил себе в голову этот мерзкий жадюга. По всей видимости, он и думать не хочет о том, чтобы раскошелиться. Мне приходится вернуться в зал голышом и проинформировать Мило, что клиент хочет поговорить с ним. Это редко предвещает что-то хорошее. За время их разговора за закрытыми дверями я осознаю, что даже загаженный сигарой воздух здесь в тысячу раз более пригоден для дыхания, чем насыщенный болезненной испариной воздух в комнате с клиентом. Не слышно ни звука, и я каждую секунду готовлюсь к шуму кулачной потасовки, крикам и всплескам. Сандор пытается заговорить со мной, чтобы забить чем-то тишину:

— Ах, Франция!..

В конце концов выходит Мило, а за ним — тяжелый запах горячего, едкого пота. Он сухо отправляет в комнату Ренату, вооруженную терминалом для банковских карт. Она, в свою очередь, выходит оттуда с выражением чрезвычайного отвращения и вдыхает, только когда за ней захлопывается двойная дверь. В движении пальца, которым она отсылает меня назад, все-таки есть доля жалости. Мило и Сандор делают вид, что смотрят в другую сторону.

Когда я наконец сдаюсь, я перестаю понимать что-либо, я даже не различаю цвета Манежа. Во мне почти целый грамм наркоты, и я знаю как свои пять пальцев каждую деталь сказок для взрослых в исполнении грека, с которого кокс как с гуся вода. И хоть я, очевидно, отличный стандартный клиент для такого рода субстанций, и мои социальные способности увеличиваются раз в десять под его влиянием, ни на миг ни одна из тысячи дорожек не дала мне ни малейшего желания разговаривать. Нет, я прямиком попала в тюрьму, прямой дорогой в долгое и ужасное безостановочное падение. На самом подходе к состоянию спокойствия у меня были очень короткие просветы, когда мой ум был ясен и я успокаивала сама себя. Давай же, дура, успокойся, вытерпи этого козла. Скоро ты будешь на улице на Савиньи-плац и пропустишь по стаканчику с Мадлен в Schwarzes, а пока никто не желает тебе зла, все отлично, ты просто обкурилась, вот и все. Сильно обкурилась. Крайне сильно обкурилась.

Вдобавок к бесполезным внутренним монологам, существовать и то проблематично. Все мои чувства трансформировались в ненависть, и тот полученный от грека шлепок по заду, что предшествовал рисованию белых дорожек, растягивает мои губы в сморщенной улыбке. Я продолжаю рассуждать про себя, но как бы я хотела перестать. Сама себе отвратительна.

Рената стучит и просовывает голову в дверной проем, чтобы удостовериться, что все хорошо. Неслыханное внимание! Грек тотчас вскакивает с кредитной картой в трясущихся пальцах. «Господи милостивый, — ³ думаю я, — этот монстр хочет еще». Нельзя ли назвать происходящее, это дробление времени на части, вместо того чтобы сразу заплатить за два часа, неким изощренным методом пыток? Потому как, ну честное слово, ну что могло быть запланировано у этого грека в ближайшие сутки?! Есть ли тут извращенная цель — увидеть, как в моих глазах рождается, расцветает, а потом резко гаснет надежда? Может быть, он наслаждается моим страхом, очевидным, несмотря на вежливую маску — стандартный минимум — и мое хрупкое, как хрусталь, хорошее настроение? Он просто монстр.

Когда Рената спрашивает, хочу ли я остаться еще (и я вижу каплю жалости на ее лице), я без промедления выворачиваюсь:

— Нет, сейчас мне действительно нужно уходить, меня ждут сестры.

Едва грек видит меня выходящей из комнаты с вещами под мышкой, как уже требует, чтобы ему отправили другую девушку.

К тому времени в доме есть только три работницы, и две из них уже заняты. Пока я одеваюсь в маленьком зале, вижу, как Диана, сорокапятилетняя турчанка (правда, на сайте указано, что ей тридцать один) с огромными сиськами, причесывается, намереваясь заменить меня. На вид Диана кажется несговорчивой, но в действительности она смешливая и милая. И вот женщина уже готова забуриться в этот воняющий ад, не имея ни малейшего представления о том, кто ждет ее внутри, какое создание со своим размякшим пенисом и пятью историями, а еще мерзкими шлепками по заду. У Дианы есть четырнадцатилетний сын: он сейчас, наверное, спит дома и думает, что, проснувшись, увидит мать. Та однозначно не планировала принимать сегодня еще одного клиента. Что уж говорить об этом…